Барбара Хэмбли - Воздушные стены

Он взглянул вверх, затем нетерпеливо продолжил, будто бросая кусок голодной собаке:

— Да, я собирался вернуться сегодня вечером.

— Тогда зачем ты ушел?

Ингольд молчал.

— Или ты считал, что я настолько оперился, что смог бы обойтись без тебя?

— Думай, что хочешь, — зло огрызнулся старик. — У тебя есть все, что хочешь: ты — маг, или настолько маг, насколько мне удалось сделать им тебя. Возвращайся и строй иллюзии, будто твоя энергия дает возможность или право менять исход вещей. Возвращайся и наблюдай за людьми, которых хочешь умертвить собственной рукой или посредством твоего проклятого жалкого вмешательства. И посмотри, что это даст тебе через шестьдесят три года. А пока не суди меня.

Руди сложил руки и стал разглядывать старика при свете звезд. Скрытое в тени капюшона лицо Ингольда, казалось, было просто собранием острых костей, синяков и рубцов, окруженных грязной гривой белых волос.

Он на полпути, чтобы снова стать пустынным отшельником, думал Руди. А почему бы и нет? Все пошло прахом. Магов нет. Что бы Лохиро ни сказал, если Дарки действительно отпустили его, Ингольду конец.

Руди спокойно спросил:

— Ну так что мне сказать людям, которые ждут и надеются?

Ингольд пожал плечами:

— Что хочешь. Скажи, что я умер в Кво. В любом случае, в этом будет доля истины.

— И это то, что я должен сказать Джил? — продолжал Руди голосом, подрагивающим от едва сдерживаемой злобы.

Старик взбешенно посмотрел вверх, и впервые жизнь, которую Руди не видел в нем в течение нескольких недель, загорелась в его глазах:

— Какое отношение имеет к этому Джил?

— Ты единственный, кто может помочь Джил вернуться в ее мир.

Пока Руди говорил, он не понимал, до какой степени рассвирепел.

— Ты единственный во всем мире знаешь путь через Пустоту. И ты, как никто другой, в ответе за Джил. Ты не имеешь права загубить ее судьбу.

Он чувствовал, как ярость вскипала в старике. Ярость и другие эмоции разбивали мрачную пассивность его самоистязания, в которую он впал со времени событий в Кво. Но, как и его печаль, злоба Ингольда была молчаливой. Спокойным, жестким голосом он сказал:

— Может, Джил предпочла бы остаться в этом мире.

— Бред какой-то, — фыркнул Руди, — что касается меня, то я не выбираю один чертов путь или другой. Но у нее есть жизнь там, свое место в том мире, карьера, в конце концов, которую она хотела бы сделать. Если она останется здесь, то будет ничем, разве что солдатом, а ведь она мечтала стать ученым. И теперь, по твоей милости она застрянет здесь, пока ее не доконают Дарки, холод или глупая война, в которую Алвир втянет Убежище. Эта женщина мне не безразлична, Ингольд, и я не позволю тебе привязать ее к этому миру навсегда против ее воли. У тебя нет такого права.

Колдун вздохнул, и жизнь, казалось, ушла из него снова, забрав даже сильные вспышки гнева. Он медленно опустел голову и еле слышно сказал:

— Да, ты прав. Я должен вернуться.

Руди начал говорить что-то еще, но, не закончив, сделал глубокий выдох. Ярость Ингольда озадачила его, а эта внезапная капитуляция обескуражила. Но он ощущал, как разбиваются в старике оковы ожесточенности, мрачной ненависти к самому себе, которая придавала ему силы. Теперь не было ничего.

Он сказал спокойно:

— Я вернусь в лагерь. Ты сможешь найти дорогу туда?

Ингольд кивнул не глядя. Руди оставил его там и медленно зашагал назад по своим невидимым следам. Двойные наконечники его посоха мерцали при звездном свете пустыни. Один раз он оглянулся и увидел, что старик даже не сдвинулся с места. Темный силуэт сливался со скалой, он был едва различим, не более, чем темное пятно на фоне неясных, расплывчатых очертаний земли за скалой.

Когда Руди возвращался в лагерь, он не мог припомнить, чтобы видел в своей жизни кого-либо, настолько же одинокого и несчастного.

— Думаешь, в домах кто-нибудь есть?

Свет луны дождем проливался на город, лежащий перед ними, похожий на скопище маленьких глинобитных коробок, взбирающихся на холмы за дорогой. Далекий звук текущей воды и густые кучки финиковых пальм, черные на фоне ледяного сверкающего неба, отмечали место, где ручей стекал с холмов. Несколько домов были взорваны и разрушены. При первом же взгляде становилось ясно, что произошло это недавно.

Кирпичи растащили, чтобы привести в порядок те здания, которые уцелели, превращая их в собственные маленькие крепости. С внешней стороны от фундамента до деревянной крыши они были покрыты аккуратно выписанными узорами, картинками и религиозными символами. На одном из домиков красивая женщина стояла на спине подвешенного на крюк дьявола. Ее левая рука была поднята и обращена к толпе неточно изображенных, похожих на рыб, Дарков. Правая рука и плащ укрывали толпу коленопреклоненных просителей. При свете убывающей, покрытой тучами луны рисунок пугал своей примитивной красотой. Краски терялись в лунном свете, но очертания фигур проступали поразительно четко. Почему-то эти рисунки напомнили Руди руны, изображенные на дверях Убежища.

— Возможно, — заметил Ингольд в ответ на вопрос Руди. — Хотя вряд ли они оставляют двери открытыми на ночь.

— Тогда нам придется идти в церковь, — вздохнул Руди и пошел по тенистым узким улочкам. Ингольд перемещался медленно и плавно, как призрак.

«Яд, — думал Руди, — выходит из организма старика».

Когда он изредка заговаривал, казалось, что по крайней мере он понимает, с кем разговаривает. Руди тосковал по его юмору, противоречивому фатализму взглядов и короткой, подрагивающей усмешке, так менявшей его неповторимое лицо.

Однако, когда они добрались до церкви, Ингольд удивил Руди, обойдя ее и постучав в тяжелую дверь пристроенного узкого флигеля, похожего на крепость. Он постучал в тяжелую дверь. Внутри послышалось движение и звук отодвигаемого засова. Дверь быстро открыли и снова закрыли за ними.

Невысокий, круглолицый молодой священник со свечой в руке впустил их.

— Прошу вас... — начал он и осекся, увидев лицо Ингольда. В мягком янтарном свете было заметно, как кровь отхлынула от его лица.

Внезапное молчание священника отвлекло Ингольда от тяжких дум, и он, озадаченный, посмотрел на молодого человека.

Священник прошептал:

— Это был ты...

Ингольд нахмурился:

— Мы встречались раньше?

Священник торопливо отвернулся и неловко поставил свечу на маленький столик в комнате.

— Нет-нет, конечно, нет. Я... пожалуйста, добро пожаловать в этот дом. Уже поздно для путешественников вроде вас...

Он запер дверь на засов, и Руди заметил, что руки его дрожат.

— Я брат Венд, — сказал он, снова повернувшись к ним. Священнику было чуть больше двадцати лет. Голова его была обрита, но по цвету черных бровей и искренних карих глаз Руди предположил, что волосы были черными или темно-каштановыми, как у него самого. — Я деревенский священник, — прошептал брат Венд, чтобы скрыть свою нервозность или страх. — Теперь, боюсь, единственный. Будете ужинать?