Кейт Эллиот - Королевский дракон

— Ты останешься в Касселе, Гельмут. А я выступлю к Отуну, чтобы восстановить сестру на ее кафедре.

Видно было, что король окончательно пришел в себя. Он кивнул лекарю, который по-восточному поклонился в ноги, касаясь пола лбом. Выйдя из шатра, Генрих повернулся к Росвите:

— Пусть Сабела подождет. Пусть потерпит, пока мы будем двигаться к Отуну. Не хочу ее видеть!

Росвита улыбнулась про себя. К Генриху и в самом деле вернулся рассудок. Как ловко он переставил акценты! Теперь все будут говорить, что это не Лютгарда не отдает ему Сабелу, а сам король, гневаясь на сестру, не может вынести ее вида. Один только вопрос волновал теперь Росвиту:

— Мы не идем на Гент?

Лицо Генриха окаменело. Он сжал руки за спиной, сдерживая чувства.

— Две трети армии выбыло из строя. Нужно уладить здешние дела и за лето собрать новое войско. Гент должен продержаться до осени. — Тут глаза его вспыхнули. — И Сабела узнает, что значит во второй раз пойти против меня!

Королевский двор и остатки войска три дня стояли в предместье Отуна, пока епископ Гельвисса собралась с мужеством и впустила их в город.

Стоя на возвышенности, Алан видел, как распахнулись ворота и ликующая толпа высыпала навстречу своему королю и законной госпоже.

Последние несколько дней, пока войско графа Лавастина шло на запад, его постоянно обгоняли небольшие группы людей — остатки войск Сабелы, Родульфа и других герцогов и принцев, поддержавших мятеж. Солдаты разбредались по домам, где их ждали полевые работы. Оставалось надеяться только на то, что лето выдастся долгим…

Войско Лавастина, к счастью, не понесло потерь, никто из воинов даже не был серьезно ранен. Сержант Фелл с пешими солдатами отправился в Лавас, ибо тамошние поля нуждались в рабочих руках. Сам граф с двадцатью конными тенью следовал позади королевского войска. Алан не знал, чего тот ждет и что собирается делать. Ясно было одно: в его собственной жизни переменилось все. Теперь он спал на удобном ложе в шатре Лавастина и пищу получал с графского стола. И носил красивую льняную рубаху вместо своей старой, давно уж истертой и перелатанной.

— Пойдем в шатер, — позвал граф, когда штандарт Генриха скрылся за городскими воротами.

В этот солнечный день все вокруг светилось радостью. Даже собаки, обычно грозные для всех, кроме Алана и Лавастина, сегодня вели себя спокойно и миролюбиво. Но Алан не мог отделаться от беспокойства. В ночных кошмарах ему все еще являлся Агиус, которого он не сумел спасти. Несчастный пожертвовал собой — и чего ради? Священник никогда не любил Генриха за поступки, продиктованные ненавистью к Сабеле. Хотя он и спас короля, пожертвовав собой…

Алан стыдился собственной слабости. Он стоял в стороне, когда убивали Лэклинга, ибо боялся могущественной тогда Антонии. Никому ничего не сказал, когда увидел, как гуивру скормили ни в чем не повинного человека. Неважно, что никто из знати не послушал бы слов купеческого сына. Дело было не в них, а в его трусости. Даже чудовище он убил, увлеченный порывом Агиуса, порывом принести себя в жертву ради жизни других людей. Или ради мести принцессе? Юноша вздохнул. Трудно было разобраться во всем этом.

— Пойдем, — не то пригласил, не то приказал Лавастин.

Внимание к нему графа было самой большой загадкой. Юноша вошел в шатер. Он был на полголовы выше этого человека, но никогда не ощущал, что возвышается над ним, столь сильным и харизматичным человеком казался Лавастин. Волшебство Антонии, должно было быть могущественным, если сумело сломать такую волю.

Граф опустился на стул.

— Сядь, — сказал он, раздраженный тем, что Алан не сделал этого сам.

— Но, ваша светлость… — начал было юноша, робея под взглядами слуг и графского капитана. Они были удивлены не менее, чем он, тем, что простолюдин сидел рядом с их господином, словно родственник…

— Сядь!

Алан сел. Лавастин приказал принести две чаши вина и отослал слуг. Когда полог опустился за последним из них, воцарился полумрак. Тонкие лучи солнца проникали в прорехи шатра, потрескавшегося за время похода. В их свете мелькали то фрагмент узора на ковре, то рукоять меча. Собаки тихо возились на ковре. Тоска развалился брюхом кверху, а преданная Ярость, еле слышно рыча, прикусила ухо Страху, слишком приблизившемуся к Алану.

— Алан, сын Генриха. Так ты себя называешь?

— Да, ваша светлость.

— На поле битвы ты спас мне жизнь и честь.

Алан, не зная, что сказать, склонил голову.

— Я не собирался поддерживать ни Сабелу, ни короля. Мне интересны только мои владения. Их безопасность и благо людей, которые мне служат. Я не желал втягиваться в заговоры. Но ты, вероятно, не знал всего этого. Что же руководило тобой?

— Я сделал так, потому что…

— Продолжай. Ведь у тебя должны были быть причины.

Видя, что даже в таком благоприятном расположении духа граф не терпит промедления, Алан быстро заговорил:

— Я… Я видел, что епископ Антония… Что она убила Лэклинга. Она хотела умертвить эйкийца, взятого вами в плен, но он… Он убежал. Тогда убили Лэклинга, и я понял, что она…

— Погоди, мальчик. Кто такой Лэклинг?

— Один из конюхов.

Лавастин слегка кивнул. Это имя ничего для него не значило.

— Так она убила его. Почему об этом не донесли мне?

— Там, в развалинах, ваша светлость, к ней явились странные существа, а затем вы переменились. Вы…

— Действовал не по своей воле. Это так. — Графу явно неприятно было упоминать об этом. — Полагаю, госпожа Антония отрицала бы все, что ты сказал. Продолжай.

— Тогда… Тогда, ваша светлость, все казалось… неправильным. Вся магия, убийства… Несчастное, заключенное в клетку создание…

— Вождь эйка? Он же бежал.

— Нет, гуивр.

— Гуивр? — Лавастин зашелся смехом. — Вот уж кого не жалко!

Он положил руку на голову псу, судя по седеющей морде, это был Ужас. Животное благодарно потянулось к хозяину.

— И брат Агиус…

— Да, — коротко молвил граф. — Брат Агиус спас короля ценой своей жизни. А ты? Какой награды хотел бы ты за спасение моей жизни?

— Я?

— Ты. Или здесь есть кто-то другой? Когда я задаю вопрос, желаю слышать ответ.

— Но… я не думал о награде, ваша светлость. Я делал то, что велела совесть. Это достаточная награда. Может, что-нибудь для моей семьи…

— Ах да. Твоя семья. Этот Генрих, он кто?..

— Купец, ваша светлость. А тетушка Бела — свободная землевладелица в Осне.

— Возле монастыря, который сожгли в прошлом году. Помню. И что же купец Генрих рассказывал тебе о твоем происхождении?

Алан заерзал на стуле и отпил глоток вина, пытаясь скрыть смущение. Напиток оказался отличным, такие вина не предназначены простолюдинам, пусть даже свободнорожденным.