Дэвид Эддингс - Келльская пророчица

— Умно. Дай-ка я попробую.

С первой попытки Закет блистательно промазал.

— И что же я сделал не так? — обиженно спросил он.

— Когда ты приподнялся и наклонился вперед, конец твоего копья ушел вниз. Надо поточнее целиться.

— А, теперь понятно. Ладно, давай-ка еще разок.

Со второй попытки он нанес по цели скользящий удар, и щит волчком завертелся вокруг своей оси.

— Ну как, уже лучше? — спросил он. Гарион отрицательно покачал головой.

— Считай, ты убил противника. Ты ударил в самый верх щита. Теперь копье твое чересчур задрано вверх — так ты угодишь рыцарю прямо в забрало и сломаешь ему шею.

— Тогда я еще попрактикуюсь.

К полудню Закет сделал значительные успехи.

— На сегодня довольно, — сказал Гарион. — Становится чересчур жарко.

— А я прекрасно себя чувствую! — возразил окрыленный Закет.

— Признаться, я пекусь вовсе не о тебе, а о твоей лошади.

— А-а-а… Да, она уже в мыле — слегка…

— Не слегка, Закет. К тому же лично я уже нагулял прекрасный аппетит.

День турнира выдался очень солнечным. Толпы празднично разодетых горожан тянулись по улицам к ристалищу, где должны были состояться поединки.

— Знаешь, мне кое-что пришло в голову, — сказал Закету Гарион, когда они вышли из дворца. — И мне, и тебе, в сущности, наплевать, кто выйдет победителем в турнире, правда?

— Что-то я тебя не пойму.

— У нас есть дела поважнее, а ушибы и переломы были бы для нас только досадной помехой. Так что достаточно нанести несколько ударов, повергнуть наземь пару рыцарей, а затем беспрепятственно позволить другим выбить нас из седел. Честь наша останется таким образом незапятнанной, да и серьезных ранений мы избежим.

— Ты предлагаешь нам сдаться добровольно? И это ты, Гарион?

— Но это разумно.

— Я в жизни еще не проигрывал сражения!

— С каждым днем ты все больше и больше делаешься похожим на Мандореллена, — вздохнул Гарион.

— Кстати, — продолжал Закет, — ты забываешь кое о чем. Мы ведь назвались доблестными рыцарями и сверх того сообщили, что нам предстоит великий подвиг. Если мы не сделаем все, что в наших силах, Нарадас напоет королю всякой всячины и заронит в его сердце подозрение. Ну, а если мы победим, то вырвем у змеи жало.

— Победим? — фыркнул Гарион. — Конечно, ты многому научился за эту неделю, но ведь нам предстоит сразиться с теми, кто орудует копьем всю жизнь! Так что, думаю, победа нам не грозит.

— Тогда идем на компромисс? — хитренько прищурился Закет.

— Да что у тебя на уме?

— Если мы выйдем победителями в турнире, король не сможет ни в чем нам отказать, правда?

— Обычно так и происходит.

— Тогда, возможно, он с радостью позволит Белгарату взглянуть на вожделенную карту? Уверен, он прекрасно знает, где она находится, или вынудит Нарадаса показать ее.

— Слова твои не вполне лишены здравого смысла…

— Ты ведь волшебник. Так устрой, чтобы мы выиграли!

— Да ведь это же мошенничество!

— Ты удивительно непоследователен, Гарион. Сперва ты предлагаешь нам свалиться с коней, словно кули с мукой, но ведь и это мошенничество, не так ли? Вот что я тебе скажу, друг мой. Я, император Маллореи, даю тебе свое императорское соизволение: можешь мошенничать сколько влезет. Ну как, теперь ты согласен?

Гарион с минуту поразмышлял и кое о чем вспомнил.

— Помнишь, я рассказывал тебе, как прекратил войну, чтобы дать возможность Мандореллену и Нерине без помех пожениться?

— Ну да. А что?

— Вот как я это сделал. Любое копье рано или поздно ломается. К концу турнира лошади будут разгуливать по колено в щепках. Мое же копье стало прочнее стали. Это великолепно сработало. В тот день ни один из самых доблестных рыцарей во всем Мимбре не усидел в седле.

— А мне казалось, ты говорил, будто обрушил на их головы бурю…

— Это было несколько позднее. Тогда две огромные армии сошлись лицом к лицу на равнине. Даже мимбрийцы не могут сражаться на поле, которое то и дело дырявят кошмарные молнии. Они не настолько глупы.

— Прекрасная военная карьера, мой юный друг, — засмеялся Закет.

— Да, забавный выдался денек, — признался Гарион. — Нечасто удавалось мне в одиночку обратить в бегство сразу две армии. Правда, потом я долго выпутывался из того, что сам нагородил. Когда портишь погоду, никогда не знаешь, каковы окажутся последствия. Белгарат и Белдин потом полгода шныряли туда-сюда по свету, усмиряя стихию. Дедушка был невероятно зол, когда вернулся. Среди прозвищ, которыми он щедро меня одаривал, «болван» было самым ласковым.

— Кстати, ты вскользь упоминал о каких-то «заграждениях». Что это за штука?

— В землю в самом центре ристалища вбивают нечто вроде свай, между которыми укрепляют длинные шесты — примерно на высоте лошадиной груди. Противники с противоположных сторон съезжаются как раз к этому шесту. Полагаю, это делается для того, чтобы лошади не налетели друг на друга. Добрые кони нынче в большой цене. Кстати, это мне кое о чем напомнило. На нашей стороне еще одно преимущество — и, надо сказать, немалое. Кони наши крупнее и сильнее здешних.

— Правда твоя — и все же я чувствовал бы себе спокойнее, ежели б ты прибег к хитрости.

— Одно другого не исключает. В честном бою мы с тобой оба нахватали бы столько синяков и ссадин, что потом неделю не смогли бы подняться с постели. Но нам предстоит важное свидание — если, разумеется, удастся дойти до места, где оно назначено.

В преддверии поединка ристалище щедро украсили яркими флагами и вымпелами, а для короля, придворных дам и тех, кто в силу почтенного возраста уже не мог принимать участия в состязании, возвели трибуну. Простолюдины плотным кольцом окружили ристалище — они глазели на двух шутов, развлекавших толпу, покуда рыцари заканчивали последние приготовления. В противоположных концах поля высились яркие полосатые шатры — они предназначались для рыцарей, которым могло понадобиться починить доспехи или вволю пострадать вдали от посторонних глаз: ведь стоны и зубовный скрежет поверженных могли бы испортить всеобщее веселье.

— Я сейчас вернусь, — сказал другу Гарион. — Хочу потолковать с дедушкой.

Он спешился и двинулся к тому краю трибуны, где восседал Белгарат, облаченный в белоснежное одеяние, нимало не согласующееся с сердитым выражением лица.

— Как ты элегантен! — оценил его наряд Гарион.

— Вероятно, таково у здешних портных представление о шутках, — буркнул Белгарат.

— Твое высокое чело изобличает почтенный возраст, старина, — довольно дерзко вставил Шелк, сидевший у Белгарата за спиной. — Они бессознательно попытались придать тебе — если, конечно, это возможно — еще более импозантный вид.

— А тебя это задевает? Что у тебя, Гарион?