Кристофер Сташеф - Маг-менестрель

Мэт и Паскаль остановились на ночь неподалеку от проезжей дороги. Паскаль при свете костра подсчитал дневную выручку.

— Серебряный пенни! — воскликнул он, вынимая монетку из кучки медяков. — Что ж, кому-то, видать, сильно приглянулась твоя история про Пера Гюнта, дружище.

— Ага, и они хотят, чтобы я пришел еще и поведал им акт второй, — согласился Мэт.

Паскаль, нахмурившись, глянул на него:

— Акт второй — это как понимать?

— Ну, это как бы вторая половина истории, — быстро нашелся Мэт.

— Ну, если вторая половина такая же интересная, как первая, то ты целое состояние заработаешь! Тут у нас в шляпе деньжищ — месяц прожить можно!

— Значит, в Латрурии и вправду живется славно, — заключил Мэт.

— Да, у них достатку поприбавилось, если ты это хочешь сказать. Но про это мы знали и сидя в Меровенсе. Боюсь, тут ты ничего нового не узнаешь, сэр Мэтью.

— А я бы так не сказал, — покачал головой Мэт, поглядывая на котелок, в котором закипало рагу из мяса и овощей. — Мы уже выяснили, что король Бонкорро старается улучшить жизнь простого народа, но, видимо, делает это не только потому, что хочет творить добро.

Паскаль нахмурился:

— Это кто тебе сказал?

— Да все. Я сужу по тому, как они пугались всякий раз, стоило мне лишь упомянуть Бога, благодать, церковь, молитвенник, гимны. Они до сих пор боятся злых колдунов, которые наказывают народ за одно то, что люди только говорят о Боге, а это значит, что король Бонкорро не сбросил завесу с сил Зла, а может быть, он с этими силами и не ссорится.

— Ну а с чего бы ему тогда так заботиться о простом люде? — воскликнул Паскаль с неподдельным интересом — в конце концов он и сам не принадлежал к особам голубой крови.

— Да из чистого эгоизма — ну, если и не из чистого, то хотя бы частично из эгоизма. — Мэт протянул руку с ложкой к котелку и помешал рагу. — У него какие-то личные мотивы, чего-то он добивается. Может быть, он достаточно умен или хитер, чтобы понять: покуда процветает народ, процветает и владыка.

— Ну, уж вот это вряд ли!

— Здесь, пожалуй, — согласился Мэт. — Потому я и сомневаюсь, что дело в уме и расчете Бонкорро. Но в чем дело, вот это мне очень интересно.

— Может, ты это выяснишь в следующей деревне?

— Может, — не стал спорить Мэт. — Так или иначе, деньжат мы еще подзаработаем. Рагу пахнет так, словно оно готово, Паскаль. Ты вроде говорил, что у тебя миска имеется? Доставай.

— Пахнет аппетитно, — ответил Мэту куда более низкий голос, чем у Паскаля. — Только я предпочитаю, чтобы моя еда была сырая, а еще лучше — чтобы она ножками бегала.

— А я уже уплатил четвертак крестьянину, что живет за милю позади от этого места, вон в той стороне. — Говоря это, Мэт даже не оглянулся. — Пойди поймай себе коровку, Манни.

А интересно оказалось узнать, каково это — быть звездой! Куда бы ни приходил Мэт, где Паскаль ни бросал шляпу у его ног, народ сразу же собирался возле него толпой, и люди расталкивали друг дружку локтями, пытаясь пробиться поближе, чтобы лучше видеть и слышать менестреля. Паскалю, правда, и в голову не приходило, что они привлекают к себе больше внимания, чем хотелось бы, но Мэт об этом, конечно, думал. Сам за себя Мэт не очень-то и переживал: в конце концов он сам решил стать приманкой на собственном крючке, так сказать, но Паскаль — совсем другое дело.

— Я почти наверняка привлек к себе нежелательное внимание двух-трех злых колдунов, — известил Мэт Паскаля, когда парень подлил ему пива из заказанного в придорожном трактире кувшина. — И мне бы очень не хотелось, чтобы ты из-за меня угодил за решетку. Паскаль пожал плечами:

— Почему не рискнуть? На мне отражается твоя слава, а даже малая толика успеха мне не повредит, чтобы добиться расположения Панегиры.

Мэт надеялся только, что расположение не будет выражено в виде остро заточенных клинков.

Первая деревня, в которой они устроили представление, оказалась типичной для Латрурии. Там Мэт многое узнал, и с тех пор, сколько бы городков и деревень он ни посещал, где бы люди ни слушали его, с позволения сказать, песни, он уже не узнавал почти ничего нового. Народ был сыт, одет и обут. У страны был весьма процветающий вид, и хотя сервы и иомены с почтением кланялись проезжавшим лордам, они при этом не падали ниц, да и лорды не обращались с ними жестоко. Девушкам в деревнях не приходилось спешно отворачиваться к стене, когда по улице проходили благородные господа. Зрители, собиравшиеся послушать Мэта, правда, вздрагивали при каждом упоминании о Рае и благодати Божией, однако столь же неприятно на них действовало и упоминание о Дьяволе. Да, если и существовала на свете страна, где верили только в золотого тельца, то это Латрурия. Слишком часто народ здесь был наказуем лишь за одно упоминание Господа, а наказывали народ приспешники Зла.

Мэт снова убеждался: ведьмы и колдуны, продавшие души Дьяволу, делают это очень и очень по-разному. Да, они целиком и полностью преданы Злу, порокам, эгоизму, преданы тому, чтобы вредить по возможности другим. Разница же между могущественным колдуном и колдуном скромного пошиба заключалась в их способности ненавидеть и в количестве грехов. Как сказал Киплинг о маленьких демонах: «Они плачут о том, что слишком ничтожны и не смогли согрешить так, как им хотелось бы». Колдуны отдавались своему делу с одержимостью фанатиков, из чего бы этот фанатизм ни проистекал: из отчаяния ли, из желания ли отомстить чем-то оскорбившим их ближним, или из мысли о том, что, однажды отвернувшись от Бога, они уже ни за что не смогут к нему вернуться. И если фраза «я продал душу рок-н-роллу» означала, что человек, который так сказал, настолько предан любимой музыке, что для него нет в жизни места для чего бы то ни было, то продажа души Дьяволу означала: продающий целиком и полностью посвящает себя Злу и тому, чтобы вредить своим ближним. Чего же удивляться, что почти все в Латрурии при упоминании о колдунах непроизвольно оглядывались через плечо — даже теперь, через шесть лет после коронации короля Бонкорро, здесь царило чувство праздника, нежданного освобождения. Так, наверное, чувствуют себя детишки, выпущенные погулять в первый теплый весенний день.

Но когда погулять выпускают не детишек, а взрослых дядь и теть, они предаются этому с еще большей страстью, и кое-какие из их игр носят отнюдь не невинный характер, особенно если эти дяди и тети воспитаны безо всяких намеков на мораль и нравственность.

Мэт склонился к столу, стоявшему в общем зале трактира, и прошептал:

— Всякая девушка, на какую ни посмотри, похоже, кокетничает со всеми без зазрения совести.

Паскаль удивленно посмотрел на Мэта: