Кристофер Сташеф - Леди ведьма

Корделия даже фыркнула, так ей противно стало.

— Ну, разумеется, мы подберем наказание, соответствующее вине! Отправляйся к сэру Марису, королевскому сенешалю, и расскажи ему обо всех своих злодеяниях. Не забудь сообщить ему и о том, кто вас послал. И какое бы он ни назначил тебе. наказание, неси его мужественно и терпеливо.

— Слушаюсь, миледи. — Атаман разбойников опустил голову, чтобы скрыть облегчение. — Вы так великодушны.

— Убирайтесь, пока я не забыла о своем великодушии.

— Убирайтесь? — Он поднял голову, и лицо его на мгновение вытянулось и потускнело. Но он тут же овладел собой и вновь повесил голову:

— Как пожелаешь, миледи. Пойдем, ребята, — и он отвернулся.

— Ах, мы какие! — Корделия уперла руки в боки и топнула ногой. — Не стройте из себя мученика! Я не так жестока, чтобы погнать вас без всякого отдыха. Давайте-ка садитесь вон там, у стены! Стража!

Начальник стражи шагнул из тени и застыл рядом с хозяйкой:

— Да, миледи?

— Глаз не сводите с этих людей, и если они хоть на ярд сойдут со своих мест, хватайте их! Дворецкий!

— Миледи? — Все, конечно, стояли наготове, ожидая, когда их потребуют.

— Проследи, чтобы этим людям дали воды и похлебку. Пусть отдохнут до полудня, а потом гони их в шею.

— На самый солнцепек, миледи? — Дворецкий выглядел несколько шокированным.

— Вот именно, на самый солнцепек! — с жаром заявила Корделия. — Это меньшее, чего заслуживают поднимающие руку на слабых и беззащитных. — Она повернулась к разбойникам:

— Отдыхайте и проваливайте! — И, взметая юбки, прошествовала в замок.

Бор провожал ее взглядом и думал о том, что если она не самая прекрасная женщина, какую ему доводилось видеть, то, безусловно, очень к этому близка. И он уж точно не встречал особу, так пленяющую своей страстностью и внутренним огнем.

Вдобавок она еще и ведьма!

Он слышал о наслаждениях, которые ожидают ведьму и колдуна, взошедших на ложе любви — сливаются не только их тела, но и мысли, и чувства. Он гадал, настанет ли такое же исступление для тех, кто сходится не в любви, а просто жаждет удовольствий.

И с нарастающей тревогой сообразил, что для него, по крайней мере, вопрос это праздный. Он влюблялся часто и легко и прекрасно знал все признаки этой напасти. И вот, похоже, опять…

А судя по выражению ее глаз, когда они первый раз посмотрели друг на друга, Корделия, похоже, испытывает подобное чувство.

— Тебя послушать, Джеффри, так выходит, это что-то вроде ремесла, которому можно научиться! — воскликнул Ален с чрезмерным, по мнению Джеффри, возмущением.

— Ну, все же не настолько систематично, — ухмыльнулся он. — Это, скорее, мастерство, требующее таланта.

— И у тебя он есть, разумеется, — скривился Ален. — Но, похоже, даже с таким талантом очень многое нужно просто узнать.

— Одним не обойтись без науки, другие обходятся инстинктом, — пожал плечами Джеффри. — Если ты получаешь удовольствие, играя ради самой игры, научишься довольно быстро.

А если нет, никогда не станешь мастером, сколько бы времени ни потратил.

— Так значит, все-таки можно научиться!

— Ну, по крайней мере, правилам, — согласился Джеффри, — хотя от них мало толку, коли не постиг истинного смысла.

Если собрался ухаживать за девушкой, нужно устроить трапезу при свечах и, при возможности, чтобы негромко наигрывал скрипач, а лучше трое, но так чтобы их не было видно.

— Но ее компаньонка…

— Ну, допустим, что компаньонки там нет, — Джеффри поднял указательный палец. — Мы ведь говорим не только о благородных, но и о деревенских девицах. В любом случае, если собрался завоевать сердце прекрасной дамы, нужно увлечь ее хотя бы на полчаса для разговора с глазу на глаз. Для этого подойдет укромный уголок в саду или беседка, и пусть мимо, будто случайно, пройдут твои скрипачи или просто парень, наигрывающий на флейте любовные песенки.

— Так это при свечах или при лунном свете?

— Луна больше подходит, — заявил Джеффри, — если она полная или почти полная. Но свечи тоже подходят, свечи это совсем неплохо.

— А что же мне говорить? — спросил Ален.

— Ну, ты должен превозносить ее глаза, волосы, губы, румянец на ее щеках. Неплохо бы написать мадригал о ее красоте и выучить его наизусть.

— Я не владею поэтическим даром, — уныло проговорил Ален.

— О, друг мой, найдется целая куча поэтов, которые за один золотой целую книжку тебе напишут. А если ты не доверяешь своей памяти, возьми с собой листок и прочитай.

— Но разве она не поймет, что это не я написал?

— Может, конечно, заподозрить, — беспечно признал Джеффри, — но как ей узнать наверняка, если ты сам не дашь повода Для сомнений? Говори о любви, а если считаешь, что любви нет, рассказывай о чувствах, что охватывают тебя, когда ты на нее смотришь.

— Вот тут-то у меня сплошная неразбериха, — Ален нахмурился и отвел глаза. — Когда я смотрю на твою сестру, вот как сегодня, то испытываю нечто очень странное, и о некоторых из своих ощущений я бы не мог рассказать ее брату. — Он весь зарделся. — Да и вообще никому, кроме, разве что, отца.

— Рад это слышать, — пробормотал Джеффри.

— Хотя, прежде всего она предстает перед моим мысленным взором с лицом и фигурой девчонки, — растерянно добавил Ален. — Помнишь, какой она была хорошенькой?

— Я бы не назвал ее хорошенькой, — пробурчал Джеффри.

— Конечно, нет, ведь ты ее брат. А я и сейчас вижу Корделию и сразу вспоминаю ее детские проказы, острый язычок, веселый смех. Мне кажется… — Он замолчал, качая головой.

— Давай же, смелее! — подбадривал Джеффри. — Облегчи душу! Рассказывай одно за другим, говори обо всем, я же вижу, в каком страшном смятении находятся твои чувства.

— Да, и они разбегаются в разные стороны. — Ален хмуро уставился на холку своего коня. — Я ведь всегда вижу в благородной даме озорную девчонку, и хотя есть тут привлекательная сторона, но и что-то пугающее, потому что она всегда была совершенно непредсказуема, то ласковая, как ягненок, и тут же настоящая ведьма.

— Да, в ней, безусловно, жив тот ребенок, — медленно проговорил Джеффри. — Мой отец как-то сказал, что в каждом из нас живет ребенок, и это невыразимая трагедия, когда он умирает.

— Да, то же самое я слышал от нашего капеллана. — Ален пристально смотрел куда-то в сторону. — И мы должны прилагать все усилия, чтобы сохранить в себе этого ребенка, ибо Христос сказал, если не станем, как дети, не войдем в Царство Небесное.

— Вот именно, станем, а не останемся, — напомнил Джеффри.

Но Ален не слушал его.

— Я не уверен в своих чувствах к этому ребенку, Джеффри.

— Вздор! — раздраженно воскликнул Джеффри. — Ты с двенадцати лет бегал за ней, как одурманенный, Ален.