Кэролайн Черри - Эльфийский Камень Сна

— Не уходи, — повторил Граги.

— У меня нет выбора.

— Выбор есть всегда, всегда. О человек, Граги предупреждает тебя, — он поерзал и сжался в комок на перекладине. — Злой Кэвин, злой.

Нэаль взялся за узду, и Банен попятилась, покидая свое теплое уютное жилище. Граги последовал за ними, стремительно скатившись по соломе: он выбрался на свет, лившийся из полуоткрытой двери весь в соломенной трухе и снова закачался, обхватив себя руками.

— Не уходи.

Печаль нахлынула на Нэаля. Он никогда не испытывал таких чувств к Граги, но он знал, что там, куда он отправляется, нет ничего похожего на это существо, во всем холодном и враждебном мире. И он показался ему маленьким и сморщенным и куда более испуганным, чем страшным. Нэаль протянул к нему руку, как к ребенку.

— Граги, береги людей, которых я люблю. И это место. Я пробыл здесь слишком долго.

Граги чуть прикоснулся к его руке кончиками пальцев, совсем едва, и склонил голову на бок, и взглянул на него снизу вверх, потом вздрогнул и, взлетев на бочку с яблоками, обхватил голову руками.

— Она видит, она видит, — запричитал он, — о, страшное лицо, ужасный блеск ее глаз, она все видит!

— Кто? — спросил Нэаль. — Кто видит?

— Она проснулась, — воскликнул Граги, глядя между пальцев. — Она проснулась, проснулась, проснулась! И арфа королей разбита. О, страшный меч, злой острый меч! О, не ходи, человек, о человек, Граги предупреждает тебя — не ходи!

— Кто это она?

— В лесу, глубоком и недвижном. Туда пришла арфа, ибо должна была прийти. Как и все принадлежащее Элду. Берегись, о, берегись Донна!

Гром прокатился, бормоча, над ними. Банен вскинула голову.

— У меня нет выбора, — вздрогнув, повторил Нэаль. — И никогда не было. Прощай.

Он распахнул дверь и вывел Банен на улицу. Он собирался закрыть пони, но Граги выскочил на порог. Нэаль вскочил на спину Банен и тронулся к дому, из которого ему навстречу выходили люди.

Так ему и не удалось снова вернуться в дом. Он чувствовал, что его обделили, отняв даже эти последние мгновения. Ветер завывал и хлестал Нэаля и Банен, которая плясала в волнении под ним, недовольная погодой и громом; но дождь так и не пошел. Послышался чей-то вой. Но то был не ветер. Нэаль оглянулся и увидел на крыше амбара бесформенную шапку волос — то был Граги.

— Человек, — причитал он. — О человек!

И тут подошли остальные — и Кэвин, и Барк, и Эльфреда, и все другие.

— Вот, — промолвил Нэаль, соскакивая со спины Банен. — Садись, Кэвин. Ты устал.

Кэвин ни за что не соглашался, но после долгих препирательств Нэаль подсадил его и взвалил на собственные плечи мешок с провизией, приготовленный для них Эльфредой. Он поцеловал ее в щеку и пожал руку Барку. Он оглядел всех подряд, но черты их лиц словно отдалялись, ускользая от него, унося с собой его привязанность, которую он не знал, как удержать.

— Скага, — произнес он, не досчитавшись одного. — Где Скага?

Все принялись оглядываться, но юноши нигде не было видно.

— Он был со мной, — сказала Шелта, — всего мгновение тому назад.

— Он грустит, — заметил Лонн.

И Нэаль лишь тяжело покачал головой, все понимая.

— Пойдем, — сказал он Кэвину и закинул ремни мешка себе за плечи. — До свиданья, — промолвил он. — До свиданья.

— Прощайте, — ответил Барк. — Благословил бы вас, да что мои благословения.

И тогда Нэаль повернулся и зашагал рядом с Кэвином, восседавшим на Банен. Ветер обрушился на них, но из черных туч так и не упало ни капли дождя. Трава и нежные колосья лежали волнами, и в небесах то и дело вспыхивала молния. Нэаль оглядывался не один раз и махал рукой, но фигуры людей становились все туманнее в шквалах урагана, налетевшего на хутор. На душе у Нэаля становилось все тяжелее и тяжелее, и ноги словно налились свинцом.

— Берегись, — прохныкал тоненький голосок с вершины холма справа от него. — Берегись, — то был Граги, сидевший на камне, среди моря бушующей травы. — О человек, в этих тучах не обычный дождь.

— Что за дрянное создание, — пробормотал Кэвин.

— Будь добр, — заметил ему Нэаль. — О Кэвин, говори лишь добрые слова.

Но Граги уже исчез, и камень опустел. Банен тряхнула головой и принюхалась к ветру.

— Стой, господин, она снесет двоих, — сказал Кэвин. — Садись со мной.

— Нет, — ответил Нэаль. В последний раз он оглянулся, но между ним и остававшимися уже вздымался холм — он помахал рукой, но этого уже никто не видел. Отчаяние и одиночество охватили его, ветер швырнул в лицо ему пыль, и на мгновение ослепнув, он принялся тереть глаза, не останавливаясь. Прочистив их, он снова обернулся, прищуриваясь при порывах ветра.

Изгороди, по крайней мере, еще виднелись, но и они уже тонули в волнах бушующей травы.

— Кэвин, — промолвил Нэаль. — Изгородей не видно.

Кэвин оглянулся, но не проронил ни слова. И снова Нэаль протер глаза, чувствуя в костях пронизывающий холод, так, словно ветер наконец-то пронял его. «Кэвин нашел дорогу назад, — подумалось ему, — Кэвин пришел, как арфист, даже не догадываясь, как это трудно, из-за того, что ему нужен был я». И вдруг его охватило нетерпение, тупое и слепое нетерпение вернуться к миру, увидеть Огана, Дру и всех других, кого он знал — кровавые имена кровавых лет, его лет с королем…

В Кер Велл, домой, что бы от него там ни осталось…

— Нэаль! — послышался с холма ломающийся голос, заглушаемый ветром. — Кэвин! Нэаль!

— Скага, — догадался Нэаль, и сердце у него перевернулось. — Нет, Скага, нет!

Но мальчик уже бежал к ним — мальчик? Нет, то был почти мужчина. Он сбежал с холма и догнал их — и ребра его ходили ходуном, так он запыхался.

— Вернись, — сказал Нэаль, встряхнув его за плечи.

— Я пойду с тобой, господин, — спокойно ответил Скага.

И Нэаль обнял его, ибо больше ничего не оставалось делать. Кэвин слез с Банен и обнял его тоже.

И дальше они пошли, спускаясь меж холмов, — Кэвин в основном верхом, а двое других вприпрыжку рядом.

— Мы встретим их у реки, — сказал Кэвин. — Там.

Женщины горевали в Кер Велле — то было тяжелое горе без смысла и надежды. Охотники вернулись вечером домой без добычи и без своего господина, исцарапанные, порванные и напуганные долгим блужданием в лесу. Теперь молчаливой смущенной толпой они сидели в зале, не поднимая глаз от стола и пили эль. Лишь один плакал, уронив голову на руки. Один-единственный.

В своей комнате наверху сидела Мера, обняв малолетнего сына, склонившего свою темную головку к ней на колени — нет, он не спал, а лишь дремал от страха и усталости. Мера сидела молча и неподвижно, так что единственная служанка, оставленная ей, не осмеливалась ни шелохнуться, ни задать вопрос.

— Они вернулись домой одни, — наконец промолвила Мера, когда мальчик заснул. Она взглянула на высокое узкое окно, за которым стояла ночь и все еще неистовствовал ураган. — И они не поднялись наверх. Значит, они еще не уверены, что он мертв, — она погладила головку сына и взглянула на юную Кали — служанку, которая делала вид, что шьет. В глазах ее застыл неистребимый страх. В ту ночь в Кер Велле не было иного закона кроме страха. Неестественный гром, рокотавший весь день, сотрясал и крушил древние камни. И наконец хлынул дождь — обычный проливной дождь. Кали взглянула вверх и испустила судорожный вздох, как будто долго удерживаемое дыхание вырвалось из ее губ, как и у всей природы, не дышавшей весь день. Мальчик приподнял голову.