Ольга Ксенофонтова - Иноходец

Джорданна в последний раз за вечер выполнила миссию опускающей занавес. Они же еще стояли там, Мариско и Джерард, и, наконец-то получив возможность молчать, беззастенчиво целовались. Брюнетка почесала плечо — мурашки по коже от них, стервецов, и наткнулась на влажный олений взгляд Рэми. Джорданна усмехнулась и взяла швею за руку. Мол, пошли, чего глазеть. Алая пчелка эти уроки уже давно выучила и даже сдала экзамены. Рэми наука давалась с трудом, и она выдернула свою руку, вцепившись в бутафорскую лошадь, как в родную. Продолжала смотреть. Было на что, по правде говоря. Джорданна усмехнулась, глядя, как авторитет мистрессы Хедер терпит поражение в борьбе с любопытством слаженного коллектива.

Джерард и донна Мариско оторвались друг от друга, улыбнулись и, как будто просто поздоровались, невозмутимо разошлись в совершенно противоположные стороны. Певица — в свою шикарную гримерку, а он привычно нырнул в ближайшую занавесь, и только его и видели.

— Ничего не понимаю в этой свадьбе, — сказала старшая из пчелок, Ардженто. — Это что, и все?

Наконец-то Хедер удалось восстановить обратную связь со своими подопечными и бодрым строем отправить их отдыхать. Все равно будут чесать языками ночь напролет.

За кулисами осталась лишь Джорданна, что-то толкующая Рэми, до сих пор нежно обнимающей статую неизвестной лошади.

— Джерард, я ведь знаю, ты здесь.

Сдержанно-странноватый звук. Ага, вот. Сидит спиной.

Опять истерика, что ли? Плечи сидящего дрожали мелкой дрожью. Ну что такое-то?

Потом он откинулся на спину, держась за пояс, и Хедер наконец разглядела — задери его псы, смеется! Захлебывается, кривится от боли в перенапрягающихся мышцах живота, и хохочет без устали.

— И что это было, Джерард, я хотела бы знать? Он помотал головой, чего-то объяснил жестами, но ржать точно годовалый жеребец не прекратил. Хедер и сама с трудом удерживала расползающиеся уголки рта.

— Джерард! — окрикнула.

Он вытер слезы, глубоко вздохнул. И предостерегающе выставил руки ладонями вперед.

— Предупреждая все расспросы и обвинения, заверяю — болезнь певца была счастливой для меня случайностью, а вовсе не подготовленной акцией.

Хедер хмыкнула и присела рядом:

— Но ТЕБЯ какой ветер понес на сцену? Ты же поешь как мартовский кот в феврале.

— Не умаляйте моих достоинств, госпожа. Я звезда! Я этот… как его… примадон!

Съездить еще раз по затылку или обнять — неизвестно, чего хочется больше.

— Эрфан, светлая ему память, говорил: Иноходец не может переупрямить каменного идола, переторговать фрока и перепеть сирену. Но может хотя бы попытаться! Каменных идолов я не встречал, фрока переторговал, но закончилось это очень печально, а вот сирены в списке пока не было.

— Ты считаешь, что донна Мариско — сирена?

— Я увидел, но не был уверен, пока она не запела. В Межмирье эта магия действует еще сильнее. Там ведь многое основано на музыкальной гармонии. Честно говоря, живую сирену впервые видел. Ну, вот и выкинул такую штуку. Не удержался. Она меня тоже узнала, гарантирую.

— Но там было ощущение, что на тебя-то как раз магия не действует.

Джерард постучал ногтем по одному из камней на маске:

— Полагаю, отражает… неизвестным способом. А музыка, наоборот, как-то усиливается. А я так уж отвратно пел?

— Нет, Джерард, — вздохнула Хедер, — нет. Ты был очень хорош, правда. Но больше никогда, никогда так не делай. И еще, скажи на милость, к чему было с нею целоваться?

Он опять улыбнулся той улыбкой, за которую хотелось стукнуть по голове.

— Не все на свете имеет объяснение, госпожа Хедер. Некоторые поцелуи просто случаются, и все.

А это уже запрещенный удар. Хедер сглотнула, встала.

— Иди ты ко всем тварям, Джерард. Лучше бы Эрфан зашил тебе рот!

Он тоже вздрогнул и проглотил комок в горле. Но — смолчал. Заработанное не выбрасывают.

На самом деле поцелуй был со стороны сирены актом благодарности за то, что ее прямо с этой сцены не отправляют восвояси, в родной мир. Хедер очень повеселилась бы, узнай, что удовольствие Джерарда от процесса было крайне сомнительным, ибо сирены по природе своей андрогины, то есть, проще говоря, обоеполы, и диапазон голоса это показывает. Пускай даже донна Мариско предпочитает свою женскую сущность — он-то знал, что она еще и парень.

Мимо, синевато-белый, точно призрак, проплелся «припоздавший» тенор.

О, Гард и псы. Вот кому сегодня не повезло, так не повезло.

Тенор шарахнулся от здорового мужского смеха, раздавшегося из-за декораций, и бочком-бочком спустился по ступенькам в зрительный зал — так путь до дверей короче.

Час проходит за часом, день за днем, и деревья уже покрываются странными прозрачными кристаллами, и мне холодно. А тебя все нет.

Почему ты не приходишь? Я ведь уже столько раз заявлял о себе.

Я отправил противнейшую тварь от себя подальше, в город, где ты должен сейчас быть, если верить моим ощущениям. Отправил, боюсь убить. Он мне еще нужен, но так раздражает долгое ожидание…

Может быть, ты провидец и игнорируешь меня намеренно? Снимаешь маску, чтобы меня не слышать?

Не много ли даров для одного человека, пусть и столь притягательного? Нет, ты не можешь быть провидцем. Межмирье должно иметь какой-то безусловный рычаг воздействия на тебя, иначе я бы ни за что не поверил в такие чудеса. Есть какой-то сигнал, по которому ты кинешься, если в тебе останется хотя бы капля крови. Я отыщу способ.

Холодно. Тут, где я сейчас остановился, очень холодно. Это мешает думать. Можно попробовать согреться в постели. Но болтовня посторонних мешает думать еще больше. Разве нет здесь немых прислужниц?

Посмотри, какие неудобства я терплю ради встречи с тобою, а ты все не идешь.

По здешним меркам я немыслимо богат — что поделать, если магия легко превращает слезы в жемчуг, а угольки в драгоценности? Хозяин большого дома, в котором я сейчас мерзну, несмотря на два больших камина, недавно спросил, не желаю ли я посетить развлечение, именуемое Большим Карнавалом?

Я читал об этом. Туда приезжают и правители. Мне не зазорно появиться на таком сборище. Карнавал. Маскарад. Маски. Иноходец…

Ну, где же ты?

Хочешь побывать там со мною? Я приглашаю.

И кажется, уже придумал, как оформить пригласительный билет.

Дверь оказалась незапертой. Рэми остановилась и решила отдышаться. Маленький шаг, еще шаг.

— Кто там? — раздался звучный и довольно веселый голос. — Госпожа Хедер?

Нет, это просто я. Только лишь я. Но я уже ухожу.

Дверь широко, гостеприимно распахнулась.

— Рэми? А что ты там стоишь? Иди сюда!

Он махнул рукой. Вышивальщица потихонечку, будто нехотя, подошла, и мимо, и в двери, и почти до самого окна, и встала спиной.