Стивен Дональдсон - Первое Дерево

Тогда-то Линден снова почувствовала, что ее тоска вызвана чем-то находящимся вне ее, — словно где-то в недрах корабля гнездился какой-то порок или недуг. Но она никак не могла отделить это ощущение от спутанного клубка собственных страданий и ассоциаций. Они столько лет распирали ее, что уже невозможно было поверить, что источником ее тоски может быть нечто извне. Ведь не Гиббон же создал этот терзающий ее мрак; он лишь дал ей его познать. Но знакомство с ним не сделало его легче переносимым.

Когда Линден пригласили на ужин, она через силу, борясь с депрессией, поднялась. Ковенант не стал ее ждать; а она хотела последовать за ним до края земли именно для того, чтобы научиться с такой же отвагой противостоять собственному року. В тайниках его тела затаились проказа и коварный яд Лорда Фоула, который только и ждал момента, чтобы начать свое разрушительное действие. И все же Ковенант в большей степени зависел от долга, нежели от отравы, гнездящейся в нем. Там, где Линден буквально парализовало от ужаса — при виде одержимой Джоан или кошмаров Гиббона-Опустошителя, — он словно не чувствовал страха. Именно поэтому она решила следовать за ним везде и всюду, пока не научится у него всему. И, ускорив шаг, она поспешила за Ковенантом в кубрик.

По мере того как ночь сгущалась над палубой, тревога Линден все усиливалась. С закатом солнца она ощутила, что опасность подкрадывается все ближе и ближе. Великаны, окружавшие ее в кубрике, ели со здоровым аппетитом, а она, даже, несмотря на то, что не ела с самого утра, с трудом заставляла себя глотать, так как в горле стоял комок. Она не прикоснулась ни к аппетитно дымящемуся жаркому, ни к медовым пряникам, ни к сушеным фруктам — черная тоска делала все это абсолютно несъедобным.

После ужина Хоннинскрю приказал убрать на ночь часть парусов, и наступило время для сказаний. Великаны с нетерпением стали собираться на корме, располагаясь на бухтах каната, скамейках и снастях так, чтобы всем было слышно и видно Ковенанта и Первую, поднявшихся на мостик. Они по-детски любили слушать захватывающие истории и заряжались от них отвагой и питались их мудростью. И Ковенант, зная об этом, направился туда. Но Линден чувствовала, что она уже на пределе.

Между мачтами загорелись звезды, великолепные в своем космическом одиночестве. Обычные корабельные шумы: скрип мачт, хлопанье парусов, протестующий ропот волн, разрезаемых мощными плечами корабля, — звучали сейчас, словно предвестники чего-то ужасного. Она уже слышала множество сказаний — легенду о сотворении Страны, об отчаянии Кевина-Расточителя Страны и о победе Ковенанта. На сей раз с нее достаточно.

Линден заставила себя вернуться в каюту. Вниз, во тьму. Вместо того чтобы бежать от нее.

Там она заметила, что в ее отсутствие мебель полностью заменили на более соответствующую ее росту, а к гамаку подвесили лесенку, чтобы было удобнее забираться. Но такая заботливость в этот момент не тронула ее. Давящий мрак просачивался даже сквозь каменные стены каюты. Даже когда Линден настежь открыла иллюминатор, впуская внутрь свежий ветер и шум волн, каюта осталась такой же неприветливой, заполненной тягучим, сгущающимся кошмаром.

Когда Линден, наконец, сумела разжечь лампу, мрак устремился внутрь, в самое сердце, будоража злость.

«Я схожу с ума». Структура гранита вдруг изменилась; он стал походить на осклизлые камни стен узилища в Ревелстоуне, безжалостные в своей неподатливости. Воспоминание о родителях поднялось из уголков мозга и стало разъедать его. Совершить убийство. Сойти с ума. На ее руках крови не меньше, чем пролил за всю свою жизнь Ковенант.

Снаружи доносилось пение Великанов, хотя шум моря делал слова песни неразличимыми. Но Линден удержалась от того, чтобы сломя голову броситься искать защиты в их кругу. И тут она почувствовала запах «глотка алмазов» и заметила на столе фиал с напитком. Она заколебалась.

«Глоток алмазов» был изумительным, почти волшебным снадобьем — и Линден уже познала его воздействие на собственном опыте, — но и сильным снотворным. А она боялась заснуть, боялась, что во сне мрак, с которым она должна бороться, окончательно расправит крылья. Но ведь и прежде у нее бывали подобные приступы безысходной тоски, и она терпела до тех пор, пока не начинала плакать навзрыд, как заблудившийся ребенок, — и чего она достигала этим?

Линден осторожно сделала два маленьких глоточка и тут же забралась в гамак и укрылась одеялом с головой, чтобы дать нервам расслабиться, не отвлекаясь больше ни на что. И, сама того не замечая, задремала, убаюканная плавным покачиванием судна.

Сначала она какое-то время просто пребывала в блаженном забытьи. Она плыла по волнам дремоты из ниоткуда в никуда, без боли и тревог.

Но потом ночь на корабле как-то превратилась в ночь в лесу около Небесной фермы, и прямо перед ней запылал костер Лорда Фоула. Линден снова увидела Джоан, одержимую жестокой яростью, и застыла от ужаса. Затем место Джоан занял Ковенант, и Линден, стряхнув оцепенение, побежала вниз с холма, чтобы спасти его, и бежала вечность, не успевая вовремя остановить неотвратимо ударяющий в его грудь нож. И он вонзался. Словно чудовищный ядовитый клык. И когда она, наконец, добегала, кровь уже хлестала из раны — так много крови… Столько крови, сколько она не видела за всю свою жизнь. В человеческом теле не может быть столько крови! Она била фонтаном, словно одним ударом сразили не одного человека, а множество.

И Линден была не в силах остановить ее. Ее ладоней не хватало, чтобы даже прикрыть рану. А медицинскую сумку она оставила в машине. Лихорадочно она изорвала на бинты свою рубашку, оставшись обнаженной и еще более беззащитной, но фланель лишь пропитывалась кровью, во сколько слоев ее ни накладывай, и помочь не могла. Линден вся перепачкалась кровью и ничего не могла поделать, чтобы спасти Ковенанту жизнь. Никакие знания, никакая самоотдача не могли остановить этот алый поток. А огонь трещал, издеваясь. А рана росла и росла.

В считанные секунды она разрослась во всю грудь, неистово разъедая ткани, словно страшный яд. Линден сжимала в руках бесполезные тряпки, насквозь пропитанные кровью, все еще в каком-то умопомрачении надеясь заткнуть этот бездонный колодец. Но тот все разрастался, пока ее руки не ушли в него по локоть. Вся оставшаяся на ней одежда тоже пропиталась насквозь, словно весь мир истекал кровью. Ее руки уже по плечо ушли в эту алую распахнутую утробу, и Линден тонула в ней, словно погружалась навстречу смерти. А рана становилась все шире и шире. Она стала уже шире камня, на который бросили Ковенанта, шире, чем лесная поляна…

И только тут Линден внезапно осенило, что эта рана нечто большее, чем обычное ранение от ножа: это удар в самое сердце Страны. Рана уже превратилась в кратер, из которого через размокший край извергалась сама жизнь Земли. Страна истекала кровью. И прежде чем Линден успела вскрикнуть, ее уже всосало в мертвое тело, лежавшее на земле. И у нее не было ни малейшего шанса на спасение.