Ярослава Кузнецова - Золотая свирель

Почти у самых ворот нас встретили люди из замка. Спасибо псоглавцу, он нас не з а был и заставил двоих человек оттащить Пепла в ближайшую гостиницу. Прислуга споро з а бегала — вести о нападении адских тварей опередили нас, к ним еще прибавился громкий слух о кукушоночьем героизме. Я попросила принести мне горячей воды, уксуса, кусок в о щеного т и ка, полотно на повязки и вытолкала всех из комнаты. Включая Кукушонка.

Руки сами делали привычное дело: обмыть и перевязать больного (как когда-то гов о рила Левкоя: «Ручки помнят!»), а дурная моя голова мало-помалу начинала соображать. И кое-что приходило на ум, и кое-какие вопросы прояснялись, и некоторые ответы я уже знала наверняка, не получив еще отчета от безмолвного моего бр о дяги.

Откуда у него свирель?

Оттуда! От Амаргина, вот откуда. Пепел сам сказал что видел его. «Значимый человек. Значительный. Необыкновенный». Как же! Этот значительный человек велел ему, Пеплу, уходить, не дождавшись меня под воротами тюрьмы. Бросить меня в одиночестве, ведь я с а ма должна была справиться с навалившейся бедой. Пепел послушался и ушел. Еще бы он не послушался распроклятого мага! Тут слушай, не слушай, все равно сделаешь так, как Ама р гин пожелает. Пепел ушел и унес золотую свирель, которую зловредный колдун отдал ему на с о хранение. И, небось, запретил мне ее показывать. Чтобы я вволю покорячилась, из шкуры вон повыпрыгивала, хоть лбом ненавистную стенку пробила, а в грот забралась. Я и забр а лась, господин учитель. Ты ведь эт о го от меня хотел?

Стоп.

Холе-е-ера! Это не было случайностью! Это все ты! Это ты ее украл, Амаргин! Ты все подстроил! Чтобы я вывернулась наизнанку, чтобы я…

А не ты ли тот самый колдун? Не ты ли спрятал Каланду, подсунул кукол в гроб и з а теял всю эту ерунду, только для того… Ну и пусть. Хорошо. Хорошо! Ты это или не ты — я пр и нимаю вызов. Я залезу в этот чертов грот, пусть для этого мне придется сто раз утонуть.

Но почему же Пепел не отдал мне свирельку после? Когда Ратера отпустили? Вот об этом я его спрошу…

Артефакт. Она и была тем артефактом, который помогал певцу меня найти. Тем ма г нитным камнем, что указывал на меня. Она была рядом, а я…

Забыла про нее.

Я перестала ее искать. Перестала. Так суета захватывает тебя, ведет петлистыми д о рожками, не дает поднять головы, а ведь там, над головой — бескрайнее небо, и там, над гол о вой — бесчисленные звезды, и они, ясные, горят тебе, они ведут тебя, а не буераки и колдоб и ны, что путаются под ногами, не колеи и загородки, что направляют твой путь… «Не дорога ведет тебя, а ты идешь по ней». Вот золотая моя птичка порхнула в руку, когда я не жд а ла ее. Счастье это? Напоминание? Гор ь кий укор?

Не забывай меня.

Обессиленно сгорбившись, я села на край постели.

Не забывай меня, Лессандир. Дай-ка ладошку… Видишь? Да, это тебе. Она умеет петь. Она открывает запертое. Она развеселит и поможет. Она твоя.

Она моя.

— Леста…

Очнулся. Он смотрел на меня из глубин белоснежной подушки, сам зеленовато-серый как мертвец, причем несвежий мертвец. Грязь и кровь с пепловой физиономии я стерла, но это мало помогло — глаза у него провалились, кожа обтянула череп, волосы мышиными хвостиками прилипли ко лбу. Под одеялом задвигались руки — бродяга ощупывал себя.

— Три ребра сломано, — сказала я. — Пить хочешь?

Он облизнул сухие губы.

— Хочу.

Я принесла чашку с водой и помогла ему напиться. Он откинулся на подушку, тяжело дыша. Помолчал, глядя мне в лицо. Потом не выдержал:

— Нашла?

— Нашла.

— Почему… не спрашиваешь?

— А я знаю, откуда она у тебя, что тут спрашивать. У меня один вопрос — почему ты мне ее после суда не отдал?

— Он сказал… — Пепел на мгновение опустил веки. — Ты сама ее найдешь. Так или иначе. Сама… найдешь.

— Провидец чертов. — Я встала, чтобы поплотнее прикрыть ставни. На улице было уже совсем темно. — Забавник, холера, сосулька северянская. Геро Экель, пропасть. По прозвищу Амаргин. Ты знаешь найлег? Что значит — Амаргин? Я не ошибаюсь, это ведь найлег, а не андалат?

— Это не андалат, — вздохнул Пепел. — Но и не найлег. Это более древний язык. Скорее всего… это какое-то производное… от слова «эмарх», что значит «грядущий день». По-просту «завтра».

Ерунда какая-то. Я пожала плечами. Гори он синим пламенем!

— Как ты вообще? — Я повернулась к поэту. — Чувствуешь себя как?

— Как дурак. — Он выпростал из-под одеяла руку и потер лицо. — Как последний кретин.

— Это само собой. А печенки-селезенки как себя чувствуют? У тебя кроме порезов еще синячище огромный. Что там внутри — не прощупаешь. Как бы не отбило чего ценного.

— Ценного не отбило, — ухмыльнулся больной. — Выше просвистело.

— Дубина. Помочиться не хочешь?

— Пить хочу.

— Это понятно. Сейчас принесу. Будешь у нас винище хлестать. Крови из тебя вытекло, друг любезный, просто ужас сколько.

— Винище… — Пепел закрыл глаза. — Это хорошо. Ради винища я и в койке… поваляюсь. Там более, если прекрасная госпожа… сама мне его поднесет.

Изгвазданный роб я сняла и снова засверкала неизменно девственным платьем. Одна надежда — что в Мавер еще не долетела весть о сбежавшей ведьме. А если и долетела, то меня с ведьмой не соотнесут — все тут уже знали, как мы помогали псоглавцам с чудовищами воевать. А разве ведьмы воюют с чудовищами? То-то.

Еще с лестницы я услышала гвалт. Зал внизу был переполнен. Где тут мой названный братец? Стоя на несколько ступенек выше, я пыталась разглядеть новоявленного родственника. Рыжих тут… каждый третий. А-а, вон там, недалеко от камина, вроде бы кукушоночья голова маячит. За столом у него еще куча народу. Напоят парня, если уже не напоили.

Я начала пробираться в ту сторону, мимоходом отбиваясь от хватающих рук.

— Детка, ты куда?

— Эй, красоточка! Обернись! А что у меня есть!

— Двенадцати саженей, вот те святой знак!

— …стая чертей летучих…

— Че ж ты мимо-то, эй! Заворачивай сюды!

— Ставлю свой нож техадской стали против твоей дырявой шляпы…

— Он прекрасен как… как корабль под всеми парусами. Как солнце! Я тебе говорю, он прекрасен, как тысяча звезд…

А вот это уже Ратер. Это его захлебывающийся голос. Навалившись грудью на стол, тиская обеими руками кружку, мой герой втолковывал что-то чернявому молодчику, насмешливо скалящему зубы. Гуляки вокруг только похохотывали.

— Волосы у него как ворох мечей, и звенят как струны, как колокольца, и каждый — острее острого. В очах — тьма бездонная, брови как крылья чаячьи, а в лицо смотреть больно, сияет оно ярче пламени, так ослепнуть можно, слышишь, сил нет смотреть, и глаз не отвести…