Ярослава Кузнецова - Золотая свирель

— Он на песке какие-то знаки чертил, — продолжал Кукушонок. — Да я ж не разумею грамоте-то. Что делать? На пальцах объяснялись. Я говорю, буду тебе хавку покупать, М а лыш, а ты к людям больше не ходи. Деньжат мне батька отсыпал, я взял, такое дело. Утре ч ком мы к Маверу пошли, из глуши-то, а тут охота как раз. И, слышь, такая штука, Малыш меня за руку взял, а сам палец к губам прижал: тссс! Охота мимо прошла, в двух шагах! Не увидели нас, а мы за елками стояли, на виду почти…

— Это называется «слепое пятно». — Я улыбнулась. — Ну, слава Небу, Малыш владеет этой хитростью.

— Я же сказал — не найдут, — ввернул свое Пепел.

Мы уже миновали ворота. Кукушонок вел нас по берегу речки, к болотистой пойме, заросшей камышом. На той стороне поймы темнел лес. Дорога ушла вдоль холма, мы топали по ц е лине, забирая вправо, чтобы спуститься не в болото, а у песчаного обрывчика. Низкое солнце светило в спину, длинные тени бежали впереди нас.

— Глядите, — Пепел остановился, дернув шест с корзиной. — Всадники. Вон там!

Точно. От края леса по невидимой тропке ехали всадники. Двое. Трое. Еще один… еще… последними — двое пеших. У того, кто ехал вторым, под черным плащом светился б е лый налатник. У них б ы ли копья, у них были мечи.

— Это они, — выдохнула я. — Перрогварды.

— Один перрогвард, — уточнил Пепел. — Остальные — люди лорда Мавера. Возвращаю т ся…

Кукушонок молча снял шест с плеча. Пепел вытащил палку из веревочной петли и взял ее в обе руки.

Но ведь они просто едут. Люди лорда Мавера и один псоглавый рыцарь.

Просто возвращаются домой.

Он явился ниоткуда. Серебряная молния выметнулась из камышей — прямо на грудь взвившегося свечкой коня. Всадник взлетел распятой куклой, донесся визг, ржание — и ни з кий, на пределе слышимого, рев, от которого замерзло сердце. Кони вставали на дыбы, те м ные фигурки ра з бегались, там и тут замелькали мечи, серебряная молния, вспыхивая веером лезвий, закружилась к о лесом.

— Малыш! — крикнул Ратер. — Что ж ты делаешь!..

А Пепел вдруг взмахнул палкой — и бросился со всех ног туда, к пляшущим коням, к орущим людям, к мелькающей огненными вспышками карусели. Ратер беспомощно огляну л ся на меня — и кинулся следом.

Нет. Их слишком много.

Ратер, Пепел, вы не спасете его. Он безумен, и они его убьют.

Их слишком много.

Певец что-то кричал на бегу, потрясая палкой, Ратер задержался на миг, выдрал по п у чку осоки со здоровенными комьями грязи на корнях, и снова з а сверкал пятками.

Я осталась стоять. В голове было пусто. В груди заболело. Под сердцем родился к а мень и стремительно начал расти.

Пара испуганных коней мчалась к лесу. Люди в низинке рассыпались, ощетинились оружием. Двое стреляли из луков, держась за спинами мечников, но явно боялись попасть в своих. Мантикор метнулся взад-вперед, выкашивая тростник взмахами хв о ста. Взвился на дыбы — из-под передней лапы выросло копье — Аааааррррр! — сотрясся воздух, Малыш пер е ломил древко как былинку. Шарахнулся в сторону реки, потом обратно, прямо на единстве н ного оставшегося верхом. Всадник успел бросить копье — и тут же рухнул вместе с конем под ударом лапы. Эрайн прорвал редкую цепь и огромными скачками понесся к обрыву, напер е рез бегущему Пеплу.

Ой, мама, нет!

Пепел, стой!

Я зажмурилась. О, нет, нет…

Ааасссссссс! Шшшшшшссс! Свист стали, еле слышный вскрик. «Сукаааааа!» — орет кто-то далеко-далеко. «Арррррррр!» — грохочет небо.

Земля пошатнулась, воздух вскипел, вспоротый сотней лезвий. В ноздри ударил запах крови, дикий и едкий. Мне казалось, я слышу голос. Не ушами, а всем нутром. Кожей, сер д цем, позвоночником. Кто-то звал меня. Кто-то м е ня звал.

Помогите!

Помогите, повторила я. Кто-нибудь.

Кто-нибудь!

Земля взгорбилась, пошла волнами, словно кто-то встряхнул одеяло. Я замахала рук а ми — как тут устоять, когда саму твердь штормит… Распахнулись бездумно глаза, но не ув и дели ничего. Мир померк.

Боль оплела корсетом, раздвинула ребра, выпуская на волю колючий камень. Что-то выпорхнуло из меня, распахнуло широкие крылья — и забрало мою душу с с о бой.

Мир не померк — перевернулся. Черное стало белым, белое — черным, запад налился кромешной тьмой, вымаранное смолой солнце, истекая ядом, подыхало на горизонте, земля подо мной — да, уже глубоко подо мной — засветилась, словно схваченная инеем. И те, что метались внизу, суетились, размахивая оружием, все они были окутаны красноватым оре о лом, аурой живого тепла. Кр о ме одного, длинного, громоздкого, стремительного как горный сель, угольно-черного, в багровых молниевых просверках. Не он влек меня — а дымно-алое свеч е ние плоти, вожделенное, близкое, только руку протяни…

Свист в ушах, гудящий воздух, всполохи мрака, задранная лошадиная морда — оск а ленный череп сквозь рыжее марево, чье-то перекоше н ное лицо, в расширенных глазах — мой крылатый контур. Удар! Лопается под когтями как шкурка переспевшего плода, осколки пурпура, взрыв огненно-алого света, золотые струи, на лицо, на грудь, на руки, жаркое, муч и тельно-сладостное, до судорог, до крика. Ааааррррррссс! Зал и тая жаром, сияющим золотом, рассыпая драгоценные капли — взмываю в грифельно-темное н е бо.

Горло звенит ликующим воплем — мое! Это все мое! Ну не все, ладно, половина — а половина ему, моему черному брату, кстати, почему половина? Он внизу колупается, червяк бе с крылый, пусть еще урвет свою половину! Ахаха!

Вниз! Ого, ты бежишь, сгусток живого огня в сизом коконе страха, так ты еще жела н ней, да! Беги, я быстрее тебя. Эй, не падай! Вжжих! Цепляю когтями тонкую шелуху одежд — вверх, в небо, ах, как полыхает твой ужас! Что? Отрубился? Что за ерунда, иди полежи, п о том еще побегаем…

Фьюу! Фьюуу! От одного звука кружусь веретеном, пропуская светлые росчерки м и мо. Кто-то стреляет в меня? Вот он, чуть в стороне от общей каши, за телом издыхающей лош а ди, тлеющим как головня в поломанных кустах. Маленький огонек, думаешь, тебя не видно? Фью! Стрела уходит в сторону, еще бы не промазать, когда смерть летит тебе в глаза! Ах, кусты, да что мне кусты, щепки, лохмотья листьев, что мне твой нож, ведь у тебя внутри жар и свет, дай мне! Дай!