Ярослава Кузнецова - Золотая свирель

Знает, конечно. Мало того, он ее видел и залечил жуткие раны, которые ты принцессе нанес.

Я? Разве мы встречались?

Еще как встречались. Чуть не прикончили друг друга. Ты и впрямь не помнишь что делаешь, когда на тебя находит?

Усмешка. Эрайн отрицательно качнул головой.

Не помню. Когда эта полуночная мразь берет верх… Впрочем, мы говорим о принце с се. Так значит, Вран приходил лечить ее…

Нет. Гаэт Ветер отвез ее в Сумерки. Мне… как-то удалось призвать Гаэта. Вообще-то я хотела затворить Мораг кровь, но Гаэт меня услышал.

Тогда почему ты привела принцессу ко мне? Обратитесь к Гаэту.

Но Гаэт — где-то, а ты — здесь! В чем дело, Эрайн? Ты не хочешь нам помочь?

Опять усмешка, опять покачивание головой.

Свои желания маг должен выполнять сам. Лесс, мы об этом уже говорили. Мне каз а лось, ты поняла.

— Он отказывается? — вскинулась Мораг. — Почему? Что он хочет?

— Хочет, чтобы я училась все делать сама.

— Может, он хочет, чтобы его получше попросили? Что тебе надо, мантикор? Говори свою цену.

Скажи ей — она не может дать мне то, что я хочу. А что я хочу, я возьму сам.

— Тогда сделай это просто так, Малыш! — выкрикнула я. — Даром. За красивые глаза. Просто потому, что тебя попросили о помощи две женщины.

— Каррахна! Мне на коленках поползать перед этой ящерицей? Под хвост его поцел о вать? Хватит, пропасть! Пойдем отсюда, м а лявка.

Мораг рванулась встать, но я повисла у нее на локте.

— Погоди, миледи, погоди. Он не набивает цену и не издевается. Он вправду думает, что так будет лучше.

Именно так я и думаю.

Малыш, у нас нет времени. Мораг и ее матери грозит опасность. Где-то бродит ко л дун, который желает Мораг смерти, а ее мать и брата держит в заложниках. Я не справлюсь с этим одна, Малыш!

Колдун?

Колдун! Очень сильный, если смог скрутить Каланду… мать принцессы. Врану вряд ли об этом известно. Я даже уверена, что он ничего не знает. Если бы знал — помог бы. Давно помог.

Колдун. Это другое дело. Так бы сразу и сказала.

— Ты позовешь Врана? — обрадовалась я.

Пауза.

Позвать легко. Всего-то надо — просто позвать, пожелать увидеть. Тот, кого зовут, об я зательно услышит. И если захочет… или если сможет — придет.

— Позвать? Но я не знаю истинного имени Врана.

Он услышит и без истинного имени. Истинное имя вызвало бы его наверняка. Почти наверняка. Но принцессе достаточно просто позвать отца. Без имени. Просто крикнуть — «Отец»!

— Просто крикнуть: «Отец»… И он услышит…

— Что? — Мораг затеребила меня. — Просто крикнуть? В темноту? Крикнуть «Отец»? Мне?

Проще простого, правда, Лесс? Почему ты сама не догадалась? Я сказал тебе об этом, и это моя ошибка. И тебе теперь никакой пользы от этого знания.

— Почему никакой пользы? Мораг, иди, зови отца. Пожелай его увидеть, обратись к нему. Он услышит тебя. Если сможет — придет.

Или если захочет, подумала я.

Вот именно.

— Куда идти? — спросила Мораг.

— Можешь прямо отсюда звать. С этого места.

— Хм…

Она передернула плечами, встала и, ни говоря больше ни слова, зашагала через поляну в лес.

Эрайн, но ведь так можно призвать любого обитателя Сумерек?

И Полночи тоже.

И они придут?

Легкий жар — приливом. На мгновение мне показалось: крови в жилах добавилось вдвое, расправляя мне плечи, напрягая мышцы рук, окрашивая ночь алым. Гнев, гордость, хмел ь ная ярость. Усилие воли, внутренний приказ. Спокойно. Спокойно. Выдохни.

Сумерки могут прийти, но не желают, а Полночь желает, но не может. Однако слышат зов и те, и другие.

Но неужели Каланда не могла позвать Врана, когда попала в беду? Гордость помеш а ла? Или… колдун?

Или Вран не откликнулся.

Не откликнулся? Он мог не откликнуться? Почему?

На это есть множество причин, Лесс. Эта женщина, Каланда, как я понял, училась м а гии? Тогда Вран вполне мог посчитать, что испытание ей по силам, и она способна справит ь ся самостоятельно.

Как не откликнулся Амаргин, когда я его звала. Как не откликнулся Эльго. Амаргин помалкивал в тряпочку и всем вокруг строго наказал не вмешиваться. Сама ковыряйся.

Правильно. Ты же справилась.

Справилась. Но, знаешь, запросто могла копыта откинуть. Погоди-ка… Эрайн! Я пон я ла, ты уже звал Врана. Сам звал, без нашей просьбы. Или Амаргина. Звал ведь? И они не о т ветили!

Тренькнули лезвия. Мантикор отвернулся.

Ты права. Не ответили.

И ты решил, что это твое очередное магическое испытание. То, что ты остался в ч у жом мире один-одинешенек, с какой-то полуночной мразью на закорках, и пока ты ее не стряхнешь, домой тебе не попасть. Верно?

Эрайн нагнулся, подтолкнул в костер прогоревшее полешко.

Я бы мог убедить себя в том, что меня бросили и забыли, что я никому не нужен, что я порчен Полночью, и что Сумерки для меня навсегда закрыты. И сладострастно страдать, и тешить свои несч а стья, и упиваться жалостью к себе. А еще я бы мог обозлиться на весь мир и страшно мстить за обиды и непонимание, за то что со мной так жестоко обошлись, за то что не д а ли умереть, за то что навязали эту уродливую плоть, а ведь я не просил! Не просил!

Колючий кулак с яростью шарахнул по драконьей лапе, в ответ огромные черные ко г ти впились в землю. Я сглотнула вязкую слюну. Обида. Это обида, что бы Эрайн не говорил себе и мне. Обида, горечь, потерянность.

Дело ни в том, чтобы не испытывать обиды, а в том, чтобы совладать с нею.

Ты не уродлив, Эрайн. Ты прекрасен.

Я знаю. Но что бы ты почувствовала, Лесс, если бы тебя разрезали пополам и вместо ног приставили четыре ящеричьи лапы, хвост и ненасытное брюхо?

Ты хочешь сказать… ты не всегда был таким? Ты заколдован?

Не говори глупостей. «Заколдован»! Это не шаманство какое-нибудь… — Эрайн пр о вел ладонями по драконьим плечам, плавно переходящим в узкую талию. — Это сделала мертвая вода и… и кто? Кто, если не Стайг?

Что сделали?

Точно не знаю. Могу только предполагать. Я лишился ног, а дракон — головы. Кто-то соединил нас и оставил в мертвом озере на много-много лет. Пока из двух издыхающих не получилось вот это… забавное чудовище.

Звонкий шлепок ладонью по чешуе.

Если не Стайг — то кто? Королева ? Или… мальчишки?

Ты сражался с драконом?

Эрайн обнял себя за плечи и склонил голову. В гаснущем чреве костра позванивали угли. Света они почти не давали, но жар дышал в лицо и шевелил волосы.