Ярослава Кузнецова - Золотая свирель

Спина выпрямилась. Ирис остановился, резким движением головы отбрасывая тяж е лые волосы. Я опять увидела острый кончик уха, а потом профиль Ириса, странный, тр е вожащий взгляд профиль — необычайно че т кий, и в тоже время будто бы тающий, будто бы нарисованный на мокром песке, где его вот-вот смоет волна.

Он некоторое время глядел на реку, а потом проговорил, с паузами, подбирая слова:

— Понимаешь ли… Дело в том, что ты наполняешь свое имя, как вода наполняет ку в шин. И изнутри твое имя выглядит иначе, чем снаружи. Тот, кого ты допускаешь внутрь себя, может увидеть твое имя изнутри. И з нутри оно звучит как Лессандир.

— Господин лекарь! — обернулся возница. — Паром к нашему берегу идет. Вон, на пр и чале уже толпа собралась.

— Поедешь в Амалеру, Ю? — спросила я.

Он кивнул.

— Король приказал довезти тебя до дома. Я и сам хотел бы поглядеть, где ты живешь.

— Вдруг я опять наврала, да?

— Не болтай ерунды, Леста. Если король прикажет, Кадор тебя из-под земли достанет. Подумай на этот счет. Может, стоит уехать.

Хм? Впрочем, он прав. Еще вчера я могла скрыться под землей от к о го угодно, даже от короля. Но теперь… без моей свирельки я мало чем отличаюсь от простых смертных. Прив ы кай, Лессандир. Привыкай быть простой смертной.

Под колесами загрохотали доски. Пестрая толпа раздалась. Груженая мешками телега тяжело откатилась в сторону, пропуская нас в первый ряд, к самой воде. Возница спрыгнул с козел, добыл из-под сидения старый плащ и накинул его лошади на голову.

— Послушай, Ю… — Я поскребла ногтем неотмытое пятнышко крови, спрятавшееся под рукавом. Я не знала, с какого края подойти и пошла напролом. — Ю, скажи, мы… еще ув и димся?

Он посмотрел на меня, подняв бровь.

— Нет, — заспешила я, — не в этом смысле… Я бы хотела еще поговорить про Каланду, и… Понимаешь, я до сих пор ничего не помню. Потихоньку вспоминается, и я точно знаю, что у меня возникнет уйма вопросов. А ты единственный, с кем я могу поговорить об этом.

Ответить Ютер не успел.

— Доброго утречка, прекрасная госпожа! Да будет твоя дорога скорой и удачной, го с подин лекарь! Не в тягость ли добрым господам перевезти смиренного брата на тую сторону?

К нам обращался монах-здоровяк. Голоногий, в разболтанных вер е вочных сандалиях, в грубой серой рясе. Простецкое крестьянское лицо, хи т рющие глаза — я сморгнула и узнала его.

— Эльго? О… брат Эльго, конечно же, мы перевезем тебя. Забирайся.

Ю не успел воспротивится — да, кажется, он и не думал сопротивляться. Его явно п о разило мое знакомство с монахом, пусть даже и низшего ранга. По его мнению я должна б ы ла шарахнуться от служителя Господа как черт от ладана.

Знал бы он, что это за служитель!..

Грим, ощутимо покачнув повозку, забрался внутрь и плюхнулся на сидение напротив. Глазами задал немой вопрос: "Ну как?" Я едва заметно покачала головой. Ю, хмурясь, смо т рел как паромщик настилает трап.

Повозка тронулась, прокатилась через всю палубу и остановилась у противоположн о го борта. Я огляделась в поисках Кукушонка: его смена была как правило, утренней. Но в п а ре у паромщика, как назло, оказался Кайн — и он заметил меня. Я сразу отвернулась, но дур а чок тут уже принялся бе с связно голосить и тыкать в меня пальцем. Отец Ратера, с лицом злым и невыспавшимся, оплеухами загнал его к вороту. Интересно, он узнал или не узнал меня? Проверять это не хотелось. Я ссутулилась, стараясь стать как можно меньше. Грим принялся оживленно трепать языком, по большей ча с ти обращаясь к Ю. Тот в конце концов ввязался в беседу.

Я же смотрела как встающее солнце бросает в Нержель горсть первых лучей, и как странно сверкает в поднимающемся тумане золотая рябь, во л шебно летит в опалово-белом, похожем на кипящее молоко воздухе, летит, не касаясь воды — вереницей огоньков, искр и стой чешуей, блистающим со л нечным драконом.

Ирис неожиданно свернул от реки в лес. Сумерки здесь сгустились, стало совсем темно, однако я неплохо различала узкую его спину впереди и ровные гладкие стволы вокруг. В сосновом лесу нет подлеска, а землю устилает толстый хвойный ковер, глушащий шаги. Мы с Ирисом плыли в темноте как два призрака, только под моей ногой время от времени похрустывали ветки. Скоро я ощутила чуть заметный подъем почвы, потом лес окончился, словно ножом срезанный, и поперек дороги протянулась череда песчаных дюн, кое-где поросших молоденькими сосенками.

Мы пересекли дюны — море вдруг распахнулось впереди, словно веер иззелена-синий, щедро прошитый лунным серебром — от края и до края… И ветер с моря — едкий, мокрый, ранящий — распахал грудь мгновенным, упоительным, долгим, долгим, нескончаемым как п е ред гибелью — вздохом.

— Стой, — Ирис задержал мой порыв кинуться со всех ног к вод., — Погоди немножко. Луна выйдет из-за облаков…

Я поглядела на небо. Там, путаясь в ветхом перистом шлейфе, летела луна, на треть срезанная с левого края. На глазах у нас облачный шлейф ее истончился, разорвался — и весь берег неожиданно вспыхнул длинными во л нистыми полосами; и гладкий пляж и покатые спины дюн многажды пер е поясали ленты серебристо-белого сияния.

— О-ох… — восхитилась я. — Словно кто-то холст расстелил отбел и вать.

— Это не холст, — серьезно поправил Ирис. — Это полотно. Стой на месте, а то н а ступишь на него — Перла сочтет за неучтивость…

— Полотно? Ты хочешь сказать… на самом деле?

Я присела на корточки, стараясь дотянуться до лунной полосы на земле — сквозь си я ние я четко видела выглаженный ветром песок, мелкие камешки, ракушки, сосновые иголки…

— Не трогай, — мягко сказал Ирис. — Погоди. Оно пока не твое.

— Полотно! Выбеленное лунным светом! Высокое Небо, здесь и впра в ду что-то есть… здесь и вправду…

— Перла нас встречает. Встань, Лессандир, и поприветствуй Прекрасную Плакал ь щицу.

Я поспешно поднялась. По кромке воды в нашу сторону шла девушка — белая и пр о зрачная, словно ночной мотылек. Она казалась невероятно хрупкой, просто бестелесной — пока не подошла совсем близко, и я не увид е ла что ростом она не уступает Ирису, а лицо у нее такое, что и не знаешь толком — то ли задохнуться от восхищения, то ли тактично отвести гл а за, как отводят взгляд от бельма или родимого пятна.