Грэм Макнилл - Посол

Вода была благословенно холодна, но Софья заставляла себя сдерживаться. Она отлично знала, что ее обезвоженное тело отвергнет слишком большое количество жидкости, проглоченной к тому же быстро. Глаза женщины давно уже привыкли к мраку чердака, и она больше не замечала смрада гниющего мяса.

Обезображенное тело Герхарда исчезло, но убийца не позаботился смыть зловонные лужи, скопившиеся под висящим телом, так что гибель купца надолго насытила паразитов и падалыциков.

Тело свое женщина ощущала наполненным болью бесформенным комом, жаркая агония раны на месте отрезанного пальца, залитой потом расплавленной смолой, слилась с мучительным голодом и жгучей болью в руках и лодыжках, связанных грубыми веревками. Крысы грызли ее ноги, и, будучи лекаршей, Софья не могла не подумать о возможности заражения крови. Каждый раз, когда она проваливалась в беспамятство, крохотные зубки, отрывающие куски живого мяса, выдергивали женщину в ее кошмар наяву.

Убийца стоял перед ней, маска, как всегда, прикрывала лицо, но поведение его радикально отличалось от прежнего. Даже сквозь завесу боли она заметила, что последние несколько дней он был куда менее агрессивен, чем обычно, словно некий добрый ангел его сути медленно выплывал на поверхность безумия маньяка.

Глиняный кувшин с водой, который он держал у ее губ, служил еще одним доказательством происшедшей в нем перемены. А прежде чем предложить пленнице воду он, как ни странно, неуклюже расчесал ее волосы древней серебряной щеткой, инкрустированной перламутром. Вещь была дорогая — очевидно, когда-то она принадлежала состоятельной женщине, — вероятно, это был трофей, взятый у какой-нибудь предыдущей жертвы.

— Пожалуйста, еще, — прохрипела она, когда он отвел кувшин.

— Нет, думаю, тебе пока достаточно.

— Еще немножко…

Он покачал головой и опустил кувшин.

— Я не понимаю, матушка, — сказал он голосом, так похожим на голосок маленького мальчика. — Почему ты хотела, чтобы я убил тебя? Это нечестно.

— Убить меня? Нет, нет, нет, я не хочу, чтобы ты убил меня, — взмолилась Софья.

— Но я же слышал, — хныкнул он. — Ты сказала.

— Нет, это не я, это был кто-то другой.

— Кто-то другой? Кто?

— Я… я не знаю, но это была не твоя матушка,- ответила Софья как можно мягче. — Я твоя мама. Я. И я хочу, чтобы ты меня развязал.

— Я не понимаю. — Он сильно потер лоб тыльными сторонами ладоней. Затем издал горестный стон, вытащил из живых ножен живота лезвие и провел острием по предплечью, оставляя сочащуюся кровью полосу. Он резал себя и плакал.

— Он любил делать это со мной, помнишь?

Понимая, что ее жизнь висит на тончайшем из волосков, Софья решила подыгрывать фантазиям, что клубились в голове ее мучителя.

— Помню, — ответила она.

— Он любил жечь меня горячими углями из костра, — продолжил безумец, и слезы бежали из-под натянутой кожи его маски. — Он смеялся, когда делал это, и говорил, что я мелкий сопляк, ублюдок и что я — его проклятие.

— Ты не виноват, он был злым человеком. — Софья надеялась, что фраза получилась нейтральной и что она не шагнула за границы ожившей в его памяти истории.

— Да, да, он был злой, так почему же ты оставалась с ним? Я видел, как ты лежала без сознания, а он бил тебя мечом плашмя. Он снова и снова заставлял меня осквернять твое тело, а ты ничего не делала. Почему? Почему ты так долго не помогала мне?

Софья поразмыслила и выпалила:

— Потому что я боялась того, что он может сделать с нами, если я стану сопротивляться.

Он уронил нож и рухнул перед ней на колени, уткнувшись лбом в бедра женщины.

— Понимаю, — тихо сказал он. — Тебе пришлось ждать, пока я не стану достаточно силен, чтобы восстать против него. Чтобы убить его.

— Да, чтобы убить его.

— И с тех пор я убиваю и убиваю его. Это все ради тебя, — гордо произнес он.

— Убиваешь — кого? — спросила Софья и в душе охнула, осознав, в какую опасность она поставила себя этим вопросом.

Но он, казалось, не заметил ее отклонения от роли и ответил:

— Моего отца, боярина.

Он протянул руку и дотронулся кончиками пальцев до кожаной маски, слова срывались с его губ с едва сдерживаемой яростью:

— Вот почему я ношу его лицо; каждый раз, когда я вижу его отражение, я вижу человека, которого должен убить. Когда-то я убил его для тебя и буду продолжать убивать, пока мы не окажемся в безопасности, матушка. Мы оба.

Тяжесть зашевелилась в груди Софьи, ей было трудно притворяться, но другого шанса направить его безумие в нужное русло могло больше не представиться.

— Но теперь мы в безопасности, мой храбрый сын. Я знаю, ты страдал, но угрозы уже нет, только помоги мне сделать одну вещь.

Он поднял голову и умоляюще заглянул в ее глаза:

— Что? Скажи мне, что я должен сделать.

— Развяжи меня и позволь пойти к послу фон Велтену, он может помочь нам, — сказала Софья.

Безумец вздрогнул и окаменел, словно охваченный приступом сильнейшей боли. Затем убийца рывком вскочил на ноги и подхватил с пола нож.

— Нет! — взревел он и прижал клинок к ее животу. — Не пытайся провести меня!

Софья вскрикнула, когда возле острия показалась кровь.

— Я не пытаюсь провести тебя. Я только хочу, чтобы мы были в безопасности, я хочу, чтобы мы жили.

— Я… это… то есть, если так… — забормотал он, снова роняя нож.

Маньяк заскрежетал зубами и принялся мерить, чердак огромными шагами, пиная балки опоры и в кровь сбивая о бревна костяшки пальцев.

Внезапно он остановился перед женщиной; грудь его бурно вздымалась и опадала.

— Я люблю тебя, — прорычал он, — но я могу убить тебя прямо сейчас.

— Нет, пожалуйста…

Он нагнулся, чтобы подобрать нож, но вместо этого пальцы его сомкнулись на ручке древней расчески. С трудом он поднес ее к глазам, словно какая-то внутренняя часть его сопротивлялась этому простому действию, и странно, с облегчением рассмеялся, почувствовав запах ее волос, застрявших между щетинками.

— Посол фон Велтен может помочь нам? — спросил он голосом маленького мальчика.

— Да, — кивнула Софья, ничего не видя из-за застившей глаза пелены слез. — Он может помочь нам.

Каспар провел жестяным гребнем по серебристой гриве своего коня, расчесывая мерцающую бахрому, волной сбегающую к могучим плечам лошади. Животное перебирало ногами, дыхание его сгущалось в туманное облачко, хвост стегал крестец.

— Тихо, тихо, — шептал Каспар, похлопывая лошадь по боку, чувствуя, как ходят под кожей упругие мускулы гнедого мерина, вывезенного из Аверланда, породистого, с чистейшей родословной, достойного возить своего знатного хозяина.

Утренний ритуал расчесывания гривы расслаблял и очищал душу, и Каспар наслаждался этим простым трудом, без которого не вырастить славную боевую лошадь, несмотря на все утверждения Курта Бремена, что это работа слуг.