Илья Носырев - Карта мира

Почавкивание гостей стало ритмичным, словно и они были гребцами на галерах — только гребли челюстями.

— У меня было последнее место, где я хотел укрыться: мой замок. Я женился, моя жена принесла мне сына. Я желал успокоиться в семейном гнездышке, отгородившись от всего мира. Сына я воспитывал по собственной методе, пытаясь сделать его сильным и помочь ему стать таким, как его отец… Увы. Все закончилось плохо, так плохо…

— А что за странное имя: Гнидарь? Это вы его так назвали?

— Я, — почти гордо ответствовал маркиз. — А назвал я его так, чтобы мальчик сразу понял, что жизнь — не только летний день. Разве я не знал, что дети в дворянской школе его задразнят насмерть? Знал. И все-таки назвал его именно так, чтобы сразу сформировать в нем силу характера и способность постоять за себя.

Рональд сглотнул.

— А он набросился на меня с мечом, начитавшись вдохновенно-демократического бреда. Я увещевал его, даже скрестив с ним клинки…

На лице маркиза отобразилась смертная тоска.

— И все зря, все, все-все годы мучений и исканий. Сына я воспитал прескверно, жена моя сбежала с каким-то французиком… Жизнь прожита даром, и прожита отвратно.

Он поднял бокал с темной жидкостью.

— Вот: пью яд в вашу честь. Это мышьяк, самый что ни на есть чистый.

Он выпил залпом и с бледным лицом повалился под стол.

Рональд вскочил с места.

— Стойте! — крикнул он. — Агвилла, противоядие…

— От мышьяка не бывает противоядий, — сказал маркиз, поднимаясь, — особенно в таких дозах. А ведь вы попались на мою удочку, мой юный друг, попались!

И он улыбнулся, кротко и благодушно.

— А я вот не попался, — улыбнулся в ответ Иегуда. — Я уже привык к вашему чувству юмора.

— Весьма польщен, — кивнул маркиз. Гости шумно зачавкали, желая показать свое участие в беседе.

— Теперь все, что у меня осталось, — это мои милые териантропы. В них нет ничего человеческого: не обольщайтесь, глядя хотя бы вот на этого птенчика (при этих словах Агвилла улыбнулся глазами). Но мне с ними покойно, мне с ними уютно. Впрочем, и с вами тоже, мои дорогие гости.

— Ценю ваше расположение, — щеголял Иегуда своим знанием политеса, — Но, пожалуйста, не забывайте, что мы здесь ненадолго. Правитель Арьес и его святейшество папа Каликст поручили нам найти короля Эбернгарда. Не поможете ли советом? Может быть, вы знаете что-нибудь о судьбе короля?

— Знаю, и очень много, — невозмутимо отвечал маркиз, и рональдово сердце чуть не выскочило из груди от волнения, — он же целых пять лет прожил в соседнем монастыре св. Ингеборги.

— А где этот монастырь? Я успел осмотреть всю округу, но его что-то не заметил.

— Монастыря больше нет, — вздохнул Альфонс Бракксгаузентрупп. — Его сравняли с землей подлые разбойники во главе с батькой Полифемом. А спасшихся монахов приютил на земле своего поместья Кверкус Сквайр. Там вы и можете найти людей, лично общавшихся с королем Эбернгардом и, возможно, знающих, куда уже он отправился после того, как покинул наши уединенные места.

— Не знаю, как вас и благодарить за столь ценные сведения! — воскликнул Рональд.

— Вы настоящий сын своего отца: столь же вежливы и столь же лукавы, — улыбнулся маркиз.

— Вы знали моего отца? — почти прошептал Рональд.

— Еще бы! Ведь он приехал сюда год спустя после короля, когда в округе только появились первые мертвецы. Что за цель у него была — не знаю. Только и он исчез вслед за королем, и никто не знает, куда.

Вот тут сердце Рональда действительно ударилось о его грудную клетку так, что затрещала материя рубашки.

— Как? Что? Не может… — пробормотал он.

— Еще как может, — заверил маркиз. — Съездите завтра — нет, лучше послезавтра, когда Кверкус вернется из Рима, потолкуйте с ним и монахами, чем черт не шутит, вдруг ваш батюшка или король оставили им какой-нибудь адрес, куда можно писать до востребования. Все, обед окончен, пойду сосну часок-другой.

Гости повалили из зала густой толпой, набив карманы конфетами.

Иегуда, почувствовав, что тяжеленная дверь в залу так и норовит захлопнуться и прижать кого-нибудь из маркизовых нахлебников, придерживал ее плечом, ожидая, пока все не выйдут. Последним выходил Лукас; он остановился с заинтересованным лицом и спросил:

— Может быть, вы всегда теперь будете дверь держать, раз это у вас так хорошо получается? А я могу признать вас за это своим вассалом и пообещать свое покровительство?

— Нет уж, спасибо! — грубо отвечал Иегуда. — Сами и держите, раз уж на то пошло.

Этот случай, видимо, настолько запал ему в душу, что, уже идя в свою спальню, он вполголоса сказал графу:

— Вот так и происходит закрепощение — Авель говорит: Каин, что-то у тебя хозяйство не ладится, овцы не кормлены, огород не полот, посуда не мыта, давай я тебе помогу. И вмиг превращает его покрытую тернием землю и оплетенный пауками дом в цветущий уголок. А Каин, глядя на это, и говорит: «Авель, больно хорошо ты работаешь — оставайся-ка у меня рабом, а я, раз к труду не приспособлен, буду дворянином. Денег я тебе платить не буду, но зато все будет по изначально задуманной гармонии. Всяк делает то, к чему он способен, и это закон, дарованный Господом, — разве нет?». И Авель остается — по инерции: он же любит преображать этот мир своими чудесными руками, а остальные вопросы его мало волнуют…

Лес одарил их иллюзией защищенности, — казалось, кроны и стволы стали той краской, зеленой и коричневой, которой все мерзости окружающего мира теперь были замалеваны раз и навсегда: не было больше ничего, кроме этого детского рисунка из протянувшихся к небу полос, витражей из резных листьев и паутинчатых веток…

Именно тут впервые за последние несколько дней Рональд вздохнул полной грудью. Ведь, черт побери, весна была вокруг, хоть он и забыл об этом за обилием серьезных и важных дел. Даже на Иегуду весна производила явно приятное впечатление. Интересно, а как чувствует весну Слепец?

— В лесу мой слух почти совершенно бесполезен, — рассказывал Иегуда. — Я хорошо слышу на открытой местности, а здесь столько звуков: треск веток, пение птиц, шорох белок, стрекот насекомых — все это сливается в один шум. К тому же, как тебе, возможно, известно, звук распространяется по прямой, вернее, по множеству прямых, раскинутых, как руки танцующего человека — а где здесь эти прямые? Сплошные бугры, овраги, буераки. Зато уж зрение меня не подведет. Люблю май! Эти красные, залитые солнцем стволы, алые пятнышки птиц на деревьях, синева прохладной земли, нежная чернота неба — что может быть красивей!

Рональд прикусил язык, пожалев о заданном вопросе.

— Цвета условны, разумеется, — поспешно сообщил Иегуда, догадавшись, что у Рональда в голове. — Я толком и не знаю, похожи ли те цвета, что я вижу, на ваши красный, синий, черный…