Мэл Одом - Повелитель книг

Джаг его слова помнил.

— Мы все частично виноваты в этом, — продолжал Краф. — И Вик знает: для того чтобы наилучшим образом описать все случившееся, следует обратиться именно к тебе.

— Он мог бы написать этот отчет сам, и куда лучше, чем я, — запротестовал двеллер.

— Когда я Великого магистра видел, у него было дел по горло, — вставил Рейшо.

— Когда-нибудь Вик, возможно, и напишет повествование о прошлой ночи, как он ее видел, — сказал волшебник. — Но в нынешней ситуации он прекрасно понимает, как опасно для него представлять свой собственный отчет в качестве единственного объяснения разрушения Библиотеки. Другие будут писать об этом, руководствуясь, разумеется, своей точкой зрения, но только ты, я и Вик были в том зале. — Он сделал паузу и снова беспокойно пошевелился, словно стараясь облегчить боль. — А я тебе сразу скажу, что никто не прочтет то, что я написал, пока я жив.

Эти простые слова прозвучали для Джага вызовом. За время общения с волшебником и от Великого магистра двеллер успел узнать, что Краф был великолепно начитан — по-своему, конечно, и с учетом своих интересов. Маги часто владели богатейшими собраниями книг, и Великий магистр даже рисковал несколько раз жизнью, чтобы раздобыть некоторые из этих трудов.

Но мысль о книгах, собранных Крафом за многие годы, была невероятно волнующей. Даже просто увидеть заголовки его книг было бы ни с чем не сравнимым удовольствием. А уж дневники волшебника, позволившие бы проследовать за ним по столетиям, наверняка обогатили бы сокровищницу знаний, хранившихся в Библиотеке.

Джаг посмотрел на книгу у себя в руках, и по спине у него пробежали мурашки. Сейчас он чувствовал себя не в состоянии написать хотя бы одно разборчивое слово. — Люди Рассветных Пустошей не прочтут то, что я напишу, — сказал двеллер. Хотя библиотекари учили двеллер ских детей читать в специально устроенных для этого школах, мало кто из взрослых продолжал заниматься чтением. Согласно хранящимся в Библиотеке записям, когда-то здесь столько народу хотело работать, что приходилось отказывать некоторым из желающих. В последние же годы, особенно когда склонность Великого магистра к путешествиям на материк стала общеизвестна Хранилищу Всех Известных Знаний приходилось отбирать лучших возможных кандидатов из небольшой группы зачастую не вполне пригодных к работе добровольцев.

— Эта книга не для горожан, — кивнул Краф. — Она для тех, кто придет после этих событий.

Джаг озадаченно посмотрел на волшебника.

— Для будущих библиотекарей, — пояснил тот и снова заерзал на месте, стараясь устроиться поудобнее. — У них будет больше вопросов, чем у тех библиотекарей, которым посчастливилось пережить нынешнюю ночь. Те, кто вокруг тебя, Джаг, уже пришли к выводу, кто здесь виноват, и горожане тоже. Вик хочет, чтобы ты по мере своих способностей написал правду для тех, кто придет потом. Если они, конечно, вообще придут, — добавил он, немного помедлив.

— Что вы имеете в виду?

Краф слегка заколебался, но потом, похоже, пришел к какому-то решению.

— Я хочу сказать, что это не конец несчастьям, Джаг. Сегодняшняя атака только начало. Враги Вика, враги Библиотеки, отыскали ее. Прошло столько веков, и они наконец нашли Хранилище Всех Известных Знаний.

— Кто? — спросил Джаг.

— Нет, подмастерье. Не мне рассказывать эту историю. Когда кто-то берется учить другого труду всей своей жизни, это важное решение, которое ко многому обязывает. Я никогда бы не стал вставать между теми, кто вступил в такие отношения. Ты должен задать этот вопрос своему наставнику.

Не произнеся больше ни слова, волшебник глубоко вздохнул и снова уснул.

Двеллер уставился на Крафа. Какие секреты хранил старый волшебник? Что он знал?

— Не бери в голову, — негромко сказал Рейшо. — Маги вечно предсказывают всякую жуть. Вроде моряка в последнем плавании, который уверен, что больше уж он родной порт не увидит. — Он взял еще одну грушу. — Ты просто делай что умеешь, книгочей, а я уж позабочусь, чтоб эти гномы не уснули, когда им полагается сторожить тебя и волшебника.

Гномы нелицеприятно отозвались о матушке Рейшо, но тот только усмехнулся. Он не знал своих родителей, так что эти эпитеты его задевали мало.

Джаг раскрыл книгу на первой странице, уставившись на удивительную белизну ее страниц, которая в свете фонаря казалась янтарной. Он глубоко вдохнул мыльный запах бумаги. Каждый раз, когда он начинал писать в новой книге — даже на «Ветрогоне», делая первую запись в дневнике, — двеллер всегда нервничал, боясь, что его рука, глаз и разум не смогут действовать как одно целое. Он боялся, что испортит книгу, оставит на ее страницах несмываемые шрамы, что заставит смеяться над ним других библиотекарей, и это всегда заставляло его колебаться.

Он часто отмечал, читая все новые и новые трактаты, что большинство историков и хронистов оставались в памяти читателей прежде всего своими ошибками. Иногда, конечно, запоминался изящный оборот, легко слетевший с языка, или удачное описание; но такое бывало нечасто.

А теперь ему надо было написать отчет о разрушениях и бойне в Хранилище Всех Известных Знаний. Джаг знал, что его имя навечно обретет дурную славу, и даже дважды — из-за его участия в событиях и из-за того, что он оставил о них свидетельство очевидца.

В глубине душе двеллер надеялся, что Великий магистр потом передаст его отчет для окончательной обработки другому библиотекарю. Если бы труд Джага стал лишь источником для окончательного отчета, обвинении в его адрес было бы выдвинуто куда меньше.

— Джаг, — прошептал вдруг Рейшо.

— Да? — Двеллер был не в силах оглянуться на сидевшего рядом друга.

— Приступай, что ты медлишь?

— Не так-то это просто...

— Это как путешествие, приятель, что тут такого?

У него есть начало и есть конец. Или как починка рыбацкой сети, просто дело, которое надо выполнить. Если будешь думать о том, что и как надо делать, пальцы в самом деле шевелиться перестанут. Но ты уже завязывал узлы и книги писал тоже, так что просто начинай писать и верь в себя.

Слова друга подтолкнули Джага, но еще больше его тянула к себе девственная белизна бумаги, так что двеллер решительно открыл висевший на поясе пенал и достал из него перья, нож для их очинки и чернильницы с чернилами разных цветов.

Молодой матрос поднял свой фонарь и поставил его справа от Джага, чтобы свет падал на страницу. Двеллер подтянул колени и положил на них книгу, как он часто делал, сопровождая Великого магистра в путешествиях по материку.

Потребность воспроизвести на белой странице таившиеся в нем слова и образы захватила Джага, и он сам не заметил, как окунул перо в чернила и приступил к работе. Название обычно давалось ему труднее всего, если только Великий магистр не задал его заранее, но на этот раз оно пришло сразу.