Елена Первушина - Короли побежденных

Я поняла, что сделает Ивор, когда узнает о войне. И что сделаю я.

— Знаешь, Алов, я, пожалуй, поеду домой.

— Ты что, Кай?! -испугалась она. — Не оставляй меня! Я не знаю, что буду делать одна!

Конечно, с моей стороны было большим свинством бросать бедную девушку в одиночестве, на попечении всего лишь двух дюжин слуг. Но я, как уже известно, и есть свинья грязная и неблагодарная.

На добровольцев я не мог смотреть без нервного смеха. По большей части это были подмастерья, молодые приказчики, уличные торговцы и прочие бедные честолюбцы, которые мечтали забраться еще на одну ступеньку Лестницы Судьбы. Сделать таким образом карьеру. Ха-ха. Я решил, что придурок, вроде меня, общей картины не испортит.

К вечеру я вернулся в поместье. Небо уже заполыхало золотом, на горизонте разлеглась темная бахрома туч, и я свернул к Дубовому Саду — посидеть на бережке, помечтать об Иде. Может быть, следующий случай представится не скоро.

Рядом с деревом-конем кто-то стоял. Солнце било в глаза, и я видел только темный силуэт. Женский. Странно, здесь, у старых фундаментов, по вечерам вообще безлюдно, а уж женщине совсем делать нечего. Или — опять призрак?

Но тут она заметила меня, махнула рукой и пошла навстречу. И по походке, по наклону головы я узнал. Кайрен.

Я соскочил на землю, привязал Лукаса. Длинная юбка путалась у нее между ногами, мешала идти. Кайрен ее все время одергивала. Я, конечно, понимал, что просто так, без приглашения, кузина в гости не приедет. И уж подавно не будет путаться в юбках, если не волнуется. И про себя молился всем богам, чтобы ни с ней, ни с дядюшкой ничего не случилось.

Кайрен остановилась, улыбнулась мне и сказала:

— Я тебя с полудня ждала, а потом пошла искать. Где ты был, кузен?

— Дела, — ответил я неопределенно.

— Прости, что явилась незваной. Просто в городе я не успела тебе кое-что сказать. Три вещи. Во-первых, я тебя люблю. Во-вторых, это тебя ни к чему не обязывает, мне все равно, любишь ты меня или нет. А в-третьих, если ты где-нибудь сломаешь шею, мне будет очень плохо. Все.

Аристократкам нельзя верить. Они врут, даже когда думают, что говорят правду. Они так устроены.

— Не знаю, — сказал я. — Просто не знаю, что тебе ответить. Ты, наверное, где-то ошиблась.

Она пожала плечами с царственным пренебрежением:

— Может быть. Не важно. Я поеду домой.

— Нет, — я поймал ее за запястье. — Теперь уж ты никуда не поедешь. Твой отец не будет волноваться, если ты не вернешься сегодня?

— Нет. Он знает, что я у тебя в гостях.

— Значит, так и будет. Не могу же я отпустить тебя ночью в столицу. И дождь скоро начнется. Пойдем. А то, о чем ты говоришь… Я правда ничего не знаю.

Это был, наверное, забавный вечер. Мы сидели в северном крыле, посреди моих сокровищ, и я рассказывал Кайрен все гадости о себе, какие только мог вспомнить. И о моей сумасшедшей матери, и о волчьей душе, и о покойниках, с которыми я разговариваю, и о весенней бессоннице, и о призраке Иды.

А она смеялась и говорила:

— Что ж, ты меня убедил, мне лучше уехать.

И тогда я снова хватал ее за руки и умолял остаться. Наконец ей все это надоело и она сказала:

— По-моему, ты просто не умеешь целоваться, а признаться в этом боишься.

Я возмутился, как дурак:

— Что ты врешь! Я же целовался с тобой.

— Э нет, милый, это я тебя тогда целовала.

А дальше началось извечное сумасшествие. Мои губы, ее губы, ее язык — шаловливая змейка.

— Осторожно, волосы, погоди…

Гребень стукнул об пол. Душистая грива скользит по моим пальцам. Зрачки у Кайрен огромные, в глазах речной туман.

— Кай, ну не здесь же прямо!

— Как хочешь, мне все едино.

И вот она уже у меня на руках, счастливая ноша. Я слышу, как колотятся наши сердца, рвутся навстречу друг другу.

И паническая мысль: «Не на тюфячок же мне ее нести! Решит, что собачья подстилка!»

Старая родительская кровать с сорванным пологом радостно вздыхает, принимая нас.

— Не сломается?

— Не должна. Пять поколений выдержала, наверное.

— Осторожно, крючок! Волосы дерешь.

— Кай, больно?

— Да нет, как обычно.

— Бедные, и как вы раздеваетесь каждый вечер?

— Служанки. А потом замуж выходим.

Бархатная, не знающая солнца, а все же смуглая кожа. Я выцеловываю, запоминаю губами каждую линию: плечи, грудь, живот. Ее ладони, мягкие, горячие. Она щекочет губами мою шею, шепчет: «Солоно!» — поднимает голову, целует и не отрывается, стерва, заноза, пока не превращает меня в одно большое раскаленное «Дай!». И лишь тогда медленно опускается на подушки, словно наслаждаясь тем, что так открыта, так беззащитна.

И потом — свет забытой масляной лампы и наши тени на стене — мгновенное неповторимое совершенство. Ни лиц, ни имен. Просто мужчина и женщина. И я люблю богов за то, что они сотворили нас такими. Я закрываю ладонью глаза Кайрен.

— Не смотри. Тень — это тело души. Не надо смотреть.

— Но… Ты такой красивый, Ивор.

Ночью пошел дождь.

Утром Кай выскальзывает из-под одеяла, натягивает исподнюю рубашку, открывает ставню, боязливо оглядывается — не видит ли кто, — ловит дождевые капли, вытирает глаза, лицо, улыбается.

— Куда ж мы вчера мой гребешок закинули?

Я говорю:

— Не знаю. Вон в том сундуке лежит один. Возьми.

— А можно?

— Конечно. Он давно тебя дожидается.

Я лежу и смотрю, как Кайрен, сидя перед тусклым зеркалом, расчесывает волосы гребнем моей матери. И говорю беззвучно, одними губами: «Я люблю тебя, Кай». Вслух почему-то не получается. Не могу. И вместо этого начинаю опять говорить гадости.

— Знаешь, я не сказал вчера… Я был в столице. Записался врачом в полк. Через два дня мы выходим. А там… Пойми, я сейчас ничего не могу тебе пообещать.

— Я и не жду ничего. Честное слово.

— Только разве что… Когда тарды будут здесь… Я не знаю, где будет безопаснее, в городе или в поместье. Но если будет нужда, ты и твой отец всегда можете приехать сюда.

— Конечно, конечно. Я присмотрю за домом, не беспокойся.

— И вот еще что. Дай мне в дорогу что-нибудь на память. Какую-нибудь свою вещицу. Чтобы я мог поговорить с тобой там.

— Ты в самом деле хочешь?

— Правда. Потому что… — И снова я ничего не могу сказать.

— Ладно. Держи.

Она поднимает что-то с пола, сдувает пыль и бросает мне. Я ловлю это в воздухе, потом разжимаю пальцы.

На моей ладони маленький кулон — серебряный фонарик с аметистами-стеклами.

Говорят, что внуком Кайрен и Ивора был Диант, Недопроклятый. Тот, кто вернул трон Лайи асенским королям.