Александр Рау - Ястреб на перчатке

Она оборвала неприятную мысль, но все веселье куда-то исчезло.

Де Вега, очевидно, заметил это.

— Вы им нравитесь, Патриция.

— Так я же ваша «гостья», — сделала она ударение на последнем слове. — Зачем вы им это сказали?

— Потому что это — чистая правда. И еще для того, чтобы облегчить свою и вашу жизнь. В образе Королевской Смерти вы не смогли бы гулять по городу.

Пат не нашла, что ответить.

— Кстати, мы уже подъезжаем к храму, — де Вега указал на массивное каменное здание с куполом, увенчанным изображением солнца. Стены были покрыты искусной резьбой на мотивы священных книг, вход украшали мраморные колонны. Храм завораживал и привлекал взор, он был достоин столицы провинции, а не графства. Осбен больше не казался Патриции медвежьим углом, затерянным на краю света.

Риккардо спрыгнул с коня, отдал поводья подбежавшему служке и предложил свою помощь. Девушка отказалась, сама слезла с седла.

— Прошу. — Они вошли внутрь храма. Навстречу вышел настоятель. Невысокий худой мужчина в годах, одет скромно, в черную ризу, на груди висело серебряное солнце. Священники в ее родной Вильене, подчинявшиеся столице и исповедовавшие истинную веру, выглядели значительнее и увереннее. Их одеяния были расшиты золотом, а драгоценная посуда для богослужений украшена самоцветными камнями. Этот же выглядел не слугой Господа, а нищим, забредшим в церковь.

— Приветствую вас, граф Риккардо, чем могу помочь?

— Благодарю, отче. Ваша помощь не требуется, — чуть поклонился настоятелю граф. Пат и не подумала. Это не ее церковь. — Я просто покажу храм гостье.

Когда священник отошел, она не удержалась:

— Бедный у вас храм. Скупитесь на золото?

Риккардо улыбнулся:

— Дело не в золоте, у нас в Маракойе разграничивают мирское и духовное. Зачем церкви сокровища земные? Она должна хранить небесные: добро и любовь, веру в людей и справедливость. Посмотри, как здесь красиво. Это дороже любого золота.

В этом граф был прав. В храме было действительно очень красиво.

Стены были искусно расписаны настоящими мастерами, что не пожалели ни сил, ни умений, ни дорогой — судя по яркости цветов — краски. Голубой потолок, очевидно, символизировал небо. Не было икон, роспись показывала мир, где царят любовь и добро. Пасторальные картины, что дороги каждому сердцу. Над алтарем был изображен Единый в виде старого, но еще крепкого мужчины, убеленного годами, в простой одежде. Еще одно отличие от остального Камоэнса — на голове Единого не было воздушной сияющей короны. Пат показалось, что Бог со стены смотрит именно на нее. И взгляд этот был добрым, заботливым, ласковым.

— Да, — восхищенно произнесла девушка, — ваш храм прекрасен!

Риккардо довольно улыбнулся:

— Взгляд заметила?

Он перешел на «ты», но Пат не стала его поправлять.

— Да.

— Это наша гордость. Имя мастера неизвестно, но, ясно, руку его направляло небо.

— Скажи, а кто эти люди? — Патриция указала на портреты, висящие на специально выделенном фрагменте стены под изображением Единого. — Святые?

— Нет, не совсем, скорее… — Граф запнулся, подбирая нужные слова, — скорее это люди, достойно прожившие свою жизнь и ставшие примером для окружающих.

— Значит все-таки святые?

— Нет, их жизнь не была образцом святости, они были обычными людьми. Расскажу на примере. — Риккардо указал на портрет бородатого мужчины средних лет в одеянии монаха. — Преподобный Альварес — священник этого храма триста лет назад. Тогда Осбен был маленьким городком. По сохранившимся запискам, преподобный был человеком веселым и добрым. Никогда не отказывал в помощи страждущим, мирил семьи, хранил душевный покой городка. Любил женщин и был не прочь выпить. Содержал приют для сирот. Когда Кардес захватили скайцы, поднял жителей на восстание и был убит захватчиками. На похороны пришел весь город.

Это не образец святого праведника, как многие в официальной церкви Камоэнса. Те святые, которым ты поклоняешься, в большинстве своем славны тем, что всю жизнь ходили с веригами, постились до полусмерти и избегали женщин как огня. Альварес — образец настоящего живого человека.

— Не будем спорить, — отмахнулась Пат. — Вот лучше скажите мне, Риккардо, — они уже вышли на улицу, — почему превратили графство в притон для сектантов и еретиков всех мастей? Не брезгуете никем. Собираете отбросы со всех Благословенных земель.

— Узнаю стиль Альфонса — очернить и опошлить, зная, что я оправдаться все равно не смогу.

— А вы попробуйте.

— Кардес — самое большое графство Маракойи. Много свободных земель, мало людей. Еще мой прадед, Риккардо, пытался решить эту проблему — не смог. Принимать беглых вилланов нельзя. А еще откуда могут взяться новые подданные? Отец отдавал землю бесплатно своим кондотьерам, в результате две тысячи опытных воинов осели в графстве, их сыновья дрались под Дайкой.

— Так, значит, сыновья кондотьеров без чести и совести виноваты в том, что пленных не брали, а раненых добивали? — возмутилась Патриция.

— Нет, это я отдал такой приказ. В Кардесе грабителей и насильников вешают независимо от титулов. Не передергивайте, Патриция, вам это не к лицу.

Пат закусила губу. Ее бесило несоответствие между словами и поступками.

Верующий де Вега, любит церковь. А ее Альфонс, так же как мужья и братья подруг, больше никогда не вернется домой. Добрый де Вега, справедливый, но убил беззащитную женщину. Но заострять на этом внимание — снова подставлять себя под удар. Поэтому она сменила тему:

— Вы так и не ответили, почему принимаете еретиков?

— Не перебивайте — и узнаете. — Риккардо оставался невозмутимым. — Мой учитель Клавдий Турмеда, отец Кармен, предложил мне этот способ освоения новых земель. Кардес — глушь, чиновники короля и столичной Церкви здесь появляются редко. Их интересуют лишь налоги. Да и мне — юнцу — легче оправдаться, чем взрослому вельможе. В семнадцать лет я подписал указ о равенстве всех религий. Люди его поддержали.

— Как можно равнять в правах истинных верующих и еретиков из Лагра?! — воскликнула Патриция.

— Вы, наверное, забыли, сеньора, что и нас, «возвращенцев», в Мендоре за глаза называют еретиками, хотя мы и подчиняемся совету епископов и платим им десятину. Для меня разницы нет. Все люди равны независимо от веры. Есть и плохие, и хорошие. Первых в Кардесе ждет Подруга, для вторых — свободные земли и пособие на первое время, — неожиданно жестко закончил Риккардо.

— Кто помогает еретикам, тот губит свою бессмертную душу! — Строчка из проповеди вспомнилась крайне удачно.

— У нас с вами религиозный диспут получается, Патриция, — рассмеялся де Вега. — Считайте, что душу я свою уже продал.