Брендон Сандерсон - Город богов

Комплекс городов представлял из себя огромный эйон, фокус элантрийской силы. Требовалось добавить линию Разлома, и символ ожил снова.

Квадрат с четырьмя кругами по углам: эйон Рао. Дух Элантриса.

Раоден стоял в потоке света, и выпущенная на свободу мощь развевала на нем одежду. Он чувствовал, как возвращаются силы, далеким воспоминанием исчезает боль, а раны затягиваются. Он и без зеркала знал, что на его голове растут мягкие белые волосы, что кожа сменила болезненный серый оттенок на неяркое серебристое сияние.

В эти мгновения он испытал самое радостное ощущение за последнее время: подобно мерному набату, снова забилось сердце. Шаод завершил превращение.

Со вздохом сожаления Раоден вышел из света, вступив в мир преобразившимся. Потрясенный Галладон поднимался с земли; его кожа отливала темным серебром.

С ужасом на лицах солдаты пятились прочь. Некоторые осеняли себя охранными знаками, взывая к своему богу.

— Даю вам один час. — Раоден вытянул сияющий указательный палец по направлению к докам. — Уходите.

Люкел крепко прижал к себе жену; рядом с ними ревущее пламя поглощало живое топливо. Он шептал ей на ухо о любви, а солдаты подходили все ближе. За спиной тихо бормотал отец Омин, вознося Доми молитву за души горожан и их палачей.

И тут, словно зажженный гигантской рукой факел, Элантрис взорвался светом. Город встряхнуло, казалось, его стены растут и выпрямляются под властью неведомой силы. Людей внутри окружил водоворот энергии, по улицам неслись порывы ветра.

Так же внезапно все замерло. Люкелу почудилось, что они стоят в центре небывалого белого урагана, огражденные стеной слепящего глаза блеска. Горожане испуганно кричали, солдаты ругались и в страхе оглядывались на бьющее в небо свечение. Люкел не обращал внимания на городские стены — его взгляд был прикован к погребальному костру и колыхающимся внутри теням.

Один за другим, не спеша, из пламени выступали элантрийцы. Их кожа сияла ярче, чем огонь, который не причинил им вреда.

Горожане онемели от удивления. Только двое демонических воинов нашли в себе силы сдвинуться с места; один негодующе закричал и с занесенным мечом бросился на элантрийцев.

Через площадь пролетела вспышка энергии и ударила монаха в грудь, мгновенно испепелив. Меч со звоном упал на камни мостовой, а чуть позже на него опустились куски обугленной плоти.

Люкел потрясенным взглядом высматривал, откуда подоспела помощь. В открытых воротах Элантриса с поднятой рукой стоял Раоден. Принц светился, как восставший из могилы дух: кожа переливалась серебром, волосы блестели ослепительной белизной, а лицо озарял восторг победы.

Последний демон закричал по-фьерденски, проклиная Раодена и называя его свракиссом. Без слов принц поднял руку и начал чертить в воздухе, за пальцами оставались горящие белым светом линии, кипящие той же энергией, что окружала элантрийскую стену.

Раоден закончил и держал руку занесенной над эйоном Даа — знаком силы. Он с вызовом смотрел на монаха по другую сторону светящегося символа.

Тот чертыхнулся и медленно опустил оружие.

— Забирай своих солдат, — произнес Раоден. — Садитесь на корабли и уплывайте прочь. Если по истечении часа в Арелоне останется хоть один дереит или дереитский корабль, они испытают на себе силу моего гнева. Я буду рад, если кто-то посмеет дать мне повод.

Не дожидаясь окончания речи, солдаты уже бежали мимо Раодена в ворота и терялись на улицах города. По сравнению с величественной красотой короля-элантрийца перекошенное тело монаха вызывало не страх, а жалость.

Раоден убедился, что все фьерденцы покинули Элантрис, и повернулся к горожанам:

— Люди Арелона! Элантрис восстановлен.

Люкел заморгал, у него перед глазами все расплывалось На секунду он испугался, что появление принца — не более чем видение, посланное утомленным разумом. Но когда в ушах зазвенело от криков радости, он убедился, что ему не мерещится, что они действительно спасены.

— Какая приятная неожиданность, — провозгласил Люкел, прежде чем с достоинством потерять сознание от потери крови.

Дилаф бережно потрогал сломанный нос; он с трудом сдерживал желание заорать во весь голос от боли. Дахорские монахи выстроились позади. Они легко перебили гвардейцев Эвентио, но умудрились потерять в схватке не только короля и принцессу, но и предателя Хратена.

— Найдите их! — приказал Дилаф, поднимаясь на ноги.

В его ушах шелестел голос мертвой жены, умоляя о мщении, ее просьбы перекрывали звенящий гнев и страстная вера в Джаддета. Он отомстит. Армаде ни за что не выйти из бухты вовремя, к тому же в городе уже находятся его дахорцы. Полсотни монахов заменят любую армию; каждый превосходил по мощи сотню обычных людей.

Они захватят Теод, несмотря ни на что.

Сарин и Хратен медленно продвигались по улице, плотно закутавшись в плащи. Джьерн еще натянул капюшон, чтобы скрыть темные волосы. Теоданцы толпились на улицах, недоумевая, почему король приказал армаде войти в бухту. Многие спешили к докам, и принцесса с Хратеном затерялись в толпе, пытаясь не выделяться среди горожан.

— Попробуем договориться о проезде на одном из купеческих судов, — вполголоса говорил жрец. — Как только армада выйдет в море, они поспешат покинуть Теод. В Хровелле можно найти места, где дереиты не появляются месяцами; мы спрячемся там.

— Ты говоришь, как будто точно знаешь, что Теод падет, — прошептала в ответ Сарин. — Можешь уезжать, но я не покину родину.

— Если тебе дорога безопасность твоего королевства, то придется, — отрезал джьерн. — Я знаю Дилафа — он не успокоится, пока не отомстит. Если ты останешься в Теоде, он также останется здесь. Но если мы уплывем, есть шанс, что он последует за нами.

Сарин заскрипела зубами. Слова жреца имели смысл, но, возможно, он преувеличивал, чтобы заставить ее следовать за ним. С другой стороны, зачем ему добиваться общества принцессы? Они враждовали с момента встречи.

Они шагали не торопясь, чтобы не выделяться среди толпы зевак.

— Ты так и не ответил на мой вопрос, — прошептала девушка. — Почему ты пошел против своей веры?

Хратен какое-то время шагал молча.

— Не знаю. Я следовал путями Дерети с детства: меня всегда привлекали ее порядок и смысл, поэтому я и поступил в монастырь. Я… я считал, что искренне верую, но, как оказалось, я верю не в Шу-Дерет. Я пока не знаю, во что.

— Шу-Корат?

Хратен покачал головой.

— Слишком просто. Вера — это не Корати, или Дерети, или любая другая религия. Я все еще верю в учение Дерети; у меня разногласия с вирном, а не с богом.

Хратен моментально устыдился того, что обнажил перед девчонкой сокровенные слабости, и, зажав сердце в кулак, приготовился к последующим вопросам. Да, он предал Шу-Дерет; да, он изменник. Но почему-то сейчас, стоило ему принять твердое решение, на душе полегчало. Он начал кровавую резню в Дюладеле, но не допустит повторения ошибки.