Дженни Вурц - Проклятие Деш-Тира

Врожденный дар создания рукотворных теней сохранился, но вернутся ли к нему со временем все остальные магические способности — этого Аритон не знал.

— Они начинают.

Джирет тряс его за руку, стараясь вывести из оцепенения. Вокруг мелькали какие-то тени. Аритон не знал, сколько времени прошло. Бойцы кланов образовали поминальный круг, чтобы отдать последние почести погибшим.

Аритон вытащил нож и выпрямился.

— Я послушаю отсюда, — сказал он.

Он хотел было вернуть нож Джирету, но передумал и спросил:

— Можно, я оставлю его себе? Этот нож связал нас узами дружбы, и мне хочется, чтобы он остался у меня. Он мне пригодится. А ты будешь знать, что я часто думаю о тебе.

— Значит, вы не пойдете с нами.

В голосе Джирета не было удивления. Этот мальчишка обладал гордостью взрослого бойца и не стал расспрашивать Аритона о причинах.

— Думаю, вы просто забыли, что я уже предлагал вам этот нож.

Интонация Джирета и сама манера говорить живо напомнили Аритону Стейвена. Сердце его кольнуло.

Аритон подкинул нож в воздух. Переливчато блеснула перламутровая рукоятка, и нож звонко упал на его ладонь.

— Теперь я вспомнил. Это было у ручья, когда я курил тинеллу, а ты меня разыскал.

— Этим ножом можно вырезать отличные свистки из ивы, — сказал Джирет. — Мне он больше не понадобится. — Мальчишка жестом указал на прицепленный к поясу узкий короткий меч с поперечиной. — Да будет милость Эта вместе с вами, ваше высочество.

Аритон спрятал нож за обшлагом рукава. Притянув Джирета к себе, он порывисто обнял мальчика и тут же отпустил, слегка толкнув в направлении круга бойцов.

Под жарким солнцем, что светило сквозь ветви деревьев, почти лишенные листьев, деширские бойцы, так и не сменившие своих перепачканных, опаленных и изорванных одежд, сомкнули руки. Вскоре круг разомкнулся, вобрав в себя Джирета. Прошло еще несколько мгновений, и от круга отделилась коренастая фигура, перепоясанная ремнями. Каол. Аритон сразу узнал его по походке. Чувствовалось, как сильно боевому командиру недостает ворчливой сестринской заботы Дэнии. «Словно кирпич, выпавший из кладки», — подумалось Аритону.

В центре круга стоял Халирон. Черный с золотом наряд его казался здесь не совсем уместным. В руках менестрель держал настроенную лиранту.

Халирон окликнул Каола, но безрезультатно. Теперь, когда Стейвена не стало и вся полнота власти перешла к Каолу, он вел себя так, как считал нужным. Он, не оборачиваясь, шел по обожженной земле, тяжело ступая и ссутулившись.

Убедившись, что Каол не вернется, бойцы тихо сомкнули круг.

По лицу Каола сразу было видно, что за все это время он не прилег даже на полчаса. Исцарапанное ветвями кустов, покрасневшее от укусов мошкары, заросшее щетиной, оно имело весьма свирепое выражение.

— Решили бросить нас, — с упреком произнес он. Едва не вздрогнув от резанувшего его тона, Аритон тем не менее не рассердился. Он прекрасно понимал состояние Каола.

— Я должен уйти.

Аритон чувствовал, что сейчас Каол выплеснет на него целый град обвинений, и решил их упредить. Он заставил себя обернуться. Из-за кустов донеслись печальные аккорды лиранты. Халирон исполнял поминальный ритуал по погибшим. Настал первый и единственный момент, когда бойцы могли открыто проявить скорбь. Как всегда, заботы живущих стояли на первом месте, и потому сразу после прощания остатки деширцев должны были покинуть родные места и идти в Фаллемер.

Каол ждал ответа, переступая с ноги на ногу от нетерпения. Когда волшебное пение Халирона несколько смягчило его угрюмое настроение, он засунул большие пальцы за пояс и пробурчал:

— Могли бы хоть объяснить причину. Аритон продолжал неотрывно глядеть на него.

— Я думал, ты и так знаешь. Где бы я ни оказался, туда рано или поздно придут солдаты Лизаэра.

Можно было подумать, что ответ принца обидел Каола дерзостью или уклончивостью. Черные глаза командира с нескрываемой враждебностью глядели на наследного принца.

Аритон выдержал этот взгляд. Теперь он мог вполне искренно сказать о том, о чем до сих пор старался не говорить.

— Я не могу ни оживить погибших, ни каким-то иным образом утешить вас и облегчить горечь утрат. В равной степени я не хочу обманывать всех вас обещаниями, которые не в силах выполнить. Вы приютили меня и признали своим наследным принцем. Стейвен предложил мне дружбу, что было для меня дороже королевской короны. В ответ я дал слово тейр-Фаленита, что не обойдусь расточительно с вашими дарами.

Кротость Аритона обезоружила упрямого Каола. Он вспомнил балладу о принцессе Фальмирской и кости, торчащие из пепла вблизи развороченной пещеры. У Каола хватило терпения не бросить Аритону упрек в скрытности и недомолвках. Но заставить себя думать по-иному он не мог. Его удручало, что даже теперь, после итарранского вторжения, у принца не возникло полного доверия к деширцам.

Голос Халирона зазвучал высоко и сильно, исполненный неподдельной скорби. Музыка и пение растрогали Аритона, ему сдавило горло, и он поспешно отвернулся, стыдясь, что не может сдержать слез. Музыка как будто сокрушила его волю, и чувство глубочайшего сострадания к этим суровым, несгибаемым бойцам целиком завладело им.

Рука Каола легла ему на плечо.

— Вы могли бы стать моим оплотом, — признался Аритон. Сейчас он был на редкость открыт и беззащитен. — Я не покинул бы вас, если бы не Лизаэр. Пойми: любой, кто даст мне пристанище, обязательно сделается мишенью для его армии. Вчерашние потери не остановят его. Он начнет собирать новые отряды. Я не хочу, чтобы из-за меня истребляли ваших мужественных людей. Поэтому я прошу у вас позволения уйти одному, чтобы, когда настанет время, вернуться и исполнить вашу заветную мечту: построить новый город на развалинах прежнего Итамона.

— Я ошибался в своих суждениях о тебе, — сказал Каол, убирая тяжелую руку с плеча Аритона.

Оба замолчали, слушая прекрасный голос Халирона и скорбя каждый о своем. Потом Каол провел ладонью по давно нечесаным волосам.

— Больше я не ошибусь. Но в обмен я прошу у вас разрешения поднять кланы Фаллемера, а за ними — и кланы по всей Этере.

— Я возражаю.

Аритон резко повернулся к боевому командиру. Если в его глазах еще и блестели слезы, то сам взгляд обрел прежнюю силу и был острым как меч.

— Я больше не хочу, чтобы во имя меня убивали людей.

К Каолу тоже вернулось прежнее упрямство, и его поза была весьма красноречивой.

— У меня никто из близких не погиб от рук итарранских наемников.

Наследный принц, которого совсем недавно Каол презирал за мягкотелость, провел пальцами по надгробию Стейвена и Дэнии. Пальцами, казалось бы, слишком нежными, чтобы держать меч, но в решающие моменты становящимися смертоносными.