Дженни Вурц - Проклятие Деш-Тира

Хадрим резко сомкнул челюсти. Горячий, тяжелый воздух растворился в клубах черного дыма, поднятого крыльями чудовища, ибо после первого огненного выплеска дракон перебрался на более высокий уступ.

Аритон сидел на своей дрожащей кобыле, которой опалило гриву, и бранился от досады. Огонь не причинил ему ни малейшего вреда, хотя вокруг него все было сожжено дотла.

Фелирин вскрикнул и замысловато выругался.

Хадрим взмыл в воздух, опять огласил горы злобным свистом и приготовился напасть еще раз. Аритон переложил поводья в левую руку, а правой взялся за рукоять меча.

С холодным мелодичным звоном дымчатое лезвие само выдвинулось из ножен. Едва показался его острый конец, Аритона обуяло какое-то странное ощущение. Оно было сродни редкой по гармоничности мелодии, наполнившей пространство. Уши Повелителя Теней улавливали оттенки высочайшей чистоты. Меч в его руках ожил. По серебристой вязи древних письмен заструился свет. Ослепительно яркий, он поднялся до высот сотворения мира.

Хадрим взвыл от боли. Подобно игрушечному воздушному змею, оказавшемуся во власти урагана, он стал метаться по сторонам и под отчаянное хлопанье крыльев рухнул на склон горы. Раздвоенный хвост вздымал камни; они летели вниз вместе с убогой горной растительностью и потоками щебня. Постепенно удары делались все слабее, пока наконец хадрим не превратился в неподвижную черную груду, навсегда застыв на обагренном кровью снегу.

На миг серебристая вязь древних заклинаний ярко вспыхнула, потом начала тускнеть и вовсе погасла. Повелитель Теней глядел на дымчатую сталь лезвия, но теперь письмена больше не казались ему знакомыми. Из глаз Аритона катились слезы, но он их даже не замечал.

Вся мудрость магов Раувена не могла раскрыть секрет этого меча. Аритон отдавал должное внутренней силе Асандира, но в сравнении с силами, заложенными в узкую полосу дымчатой стали, они казались просто смехотворными. Рукотворная магия не была для Аритона чем-то диковинным. Однако ему еще не доводилось прикасаться к силе, заставившей его ощутить собственную опустошенность, внезапно счесть окружающий мир более грубым и уродливым, а главное — лишенным чего-то безмерно важного, но неподвластного человеческому разуму. Аритон впился глазами в лезвие меча. Он чувствовал себя разорванным на куски и никак не мог понять, из-за чего возникло такое чувство.

— Хадримы улетели, — возвестил Асандир, нарушив гнетущую тишину. — Можешь убрать свой меч обратно в ножны.

— Даркарон-мститель! — фальцетом произнес Фелирин. — Кто же этот человек, вышедший невредимым из пламени хадрима, и кто выковал его меч?

Асандир сочувственно поглядел на ошеломленного менестреля.

— Это Аритон, Повелитель Теней, и если ты поможешь мне соорудить могилу для тех, кто сохранил тебе жизнь, изгнав тебя из каравана, я охотно расскажу про меч.

Дакар положил руку на плечо поникшего Лизаэра и заговорщическим тоном сказал:

— Не думай, что о тебе забыли. Наступит и твой черед.

Хадримы больше не отваживались нападать на пятерых всадников, направлявшихся в Камрис. Тем не менее, когда дорога ныряла в узкие лощины, Асандир из соображений безопасности просил Аритона обнажать меч. Но нигде дымчатое лезвие не озарялось предостерегающим сиянием. Постепенно дорога сделалась ровнее; зубчатые утесы уступили место холмам. В сумерки, когда Торнирские горы остались позади, путники подъехали к пещере, где и решили заночевать.

Пещера эта часто служила пристанищем для караванов, и несколько поколений путешественников сделали ее более обжитой. Возле обложенного камнем очага стояли грубые бревенчатые скамейки, а чуть пониже самой пещеры, под нависшей скалой, было сооружено подобие загона для лошадей. По пути сюда Асандиру и его спутникам несколько раз попадались остатки каменных стен. Наверное, когда-то там располагались постоялые дворы или придорожные трактиры, разрушенные войной, пожаром или просто неумолимым временем.

Лошадей расседлали. Асандир отправил Дакара за дровами, а сам принялся выметать из очага угли и пепел, сохранившиеся со времени пребывания здесь последних постояльцев. Потом он высек огонь. Лизаэр опустился рядом с ним на колени, стараясь тонкими веточками поддержать пламя.

— Если бы не этот проклятый туман, ты бы увидел сейчас всю Кармакскую равнину. Когда-то она, как небо звездами, была усыпана огоньками придорожных таверн. Хотя дороги северного Кориаса нынче пришли в запустение, торговые пути из Атании по-прежнему пролегают через Камрис. Путников на дорогах здесь намного больше, а на заливе, что к востоку отсюда, не прекращается судоходство.

Сколько Лизаэр ни вглядывался в сгущавшуюся тьму, он не видел ничего, кроме тумана. Ему, выросшему на островах, не удавалось представить себе существование столь обширных пространств суши, о которых рассказывал маг.

— Должно быть, вам тяжело видеть, как от былого величия вашей земли осталась лишь тень, — сказал он.

Асандир ответил не сразу. Его руки покоились на коленях, а глаза вглядывались в даль.

— Тяжелее, чем ты думаешь, юный Илессид. Но солнце будет сиять над Этерой снова. Непременно будет.

В пещеру вошли Аритон с Фелирином, и к горькому запаху углей в очаге сразу прибавился аромат целебных трав и мокрой листвы. Рану на шее серого коня промыли и перевязали. Менестрель нес в руках красивое, отороченное серебром седло, которым он дорожил настолько, что отыскал на месте гибели каравана и снял с трупа своей прежней лошади. Хотя в развороченных повозках можно было найти достаточно нужных и ценных товаров, Асандир взял про запас лишь несколько пар поводьев. Все остальное он распорядился сжечь, дабы какие-нибудь беспечные путники, прельщенные брошенным добром, не стали новыми жертвами хадримов.

Было слышно, как за стенами пещеры поднялся ветер. Верхушки низкорослых сосен жалобно застонали.

— Зима будет ранней, — заметил Фелирин. — Похоже, с каждым годом она приходит все раньше.

Менестрель, не подозревавший, что смещение времен года тоже вызвано владычеством Деш-Тира, положил седло на скамейку и сел, с наслаждением привалившись к ее спинке и предвкушая желанный отдых. Усилия Асандира были вознаграждены, и пещера озарилась тусклым пламенем. Оглядев свои руки, менестрель не смог сдержать возгласа огорчения: таская камни для общей могилы жертв каравана, он буквально до мяса ободрал ногти и теперь не мог играть. Правда, ногти Аритона были не в лучшем состоянии, что несколько утешило Фелирина. Успокоившись, он решился задать вопрос, который все это время не давал ему покоя.

— Я что-то не припомню ни одной баллады, где упоминалось бы о Повелителе Теней.