Полина Копылова - Летописи Святых земель

– Хорошо, только дайте мне сесть на что-нибудь. – И когда никто не пошевелился, Беатрикс уселась на пол, поджав под себя ноги и склонив голову. Но тут же ее подняла. – А теперь, Родери, пока свечка горит и поскольку думать мне не о чем, потому что я давно все решила, расскажи мне, как ты стал сыном магната? Не хочешь? Молчишь? Может, тебе стыдно? На самом деле тебе нечего стыдиться. Будь я на твоем месте, я сделала бы то же самое. Но я хочу тебя предупредить: учти, что ты еще бычок в дворцовых делах и только кулаками махать и пасть разевать умеешь. А Окер старый лис. И когда он победит, вряд ли ты станешь магнатом Родери Аргаредом. Ты останешься бастардом и полукровкой, сыном швейки – да и то в лучшем случае. А в худшем тебя обвинят во всех оставшихся от меня грехах и прикончат на Огайли на потеху честному народу, потому что предателя никто жалеть не станет. И предателя можно спокойно обвинять в предательстве, даже если он не предавал, потому что всем известно: если человек предал один раз, то он предаст снова и снова… Как ты.

– А не заткнуться ли тебе? – Лицо Раина стало свирепым.

– Моя свеча пока еще не догорела. Может, я думаю вслух. Могу сказать, что Окер всегда был умен. Он ловко тебя окрутил. Хорошо иметь дело с безотцовщиной. Только пальцем помани. Как же, отец – магнат.

– Добром тебе говорю, заткнись.

– Теперь я скажу для Окера. Окер, вы ловко все сделали, но осторожней! Вас он тоже предаст. Вы доверились уже дважды предателю. В первый раз он предал Этарет, не оценив своей принадлежности к ним, во второй раз он предал меня, когда я отказалась сделать его канцлером. Ему станет мало, и он предаст вас… раньше, чем вы поймете, что от него лучше избавиться.

– Время истекло. – Аргаред с трудом сохранял самообладание.

– Я все сказала. Вы оба думайте. Родери, Навригр близко, а я добра. Окер, стража у вас под рукой, и платили ей вы, так что она исполнит любой ваш приказ…

– Что-то ты больно смела. Поглядим, как под плетью петь будешь… Или, может, расскажешь по-хорошему?

– По-хорошему я вам что хотите наговорю. Детей моих Ниссагль украл, потому что сам править хочет. Да и дети вовсе не от короля, а от Алли… Ни полслова вы от меня не получите! – вскрикнула она и замерла. Подбородок ее дрожал, руки вцепились в складки платья.

Раин обернулся к магнатам и развел руками. Аргаред медленно склонил голову. И Родери махнул рукой:

– Мастера, приступайте. Займитесь ею. На пол грохнулись снятые с рук кандалы, потом полетело сорванное платье и распласталось под ногами у Раина, потом затрещала разодранная сорочка, и Раин вспомнил ту сорочку, которой обманул Ниссагля, макнув ее где-то в кровь. Обманка та предназначалась любому случайно завернувшему в Хаар королевскому отряду… Скорбь Ниссагля несколько искупила разочарование от того, что его не изловили. Защелкнулись на запястьях Беатрикс стальные кольца потолочной цепи.

– Ты все еще будешь запираться? Подумай в последний раз. Мы не шутим… – «Что? Мне ее жаль? Нет, не жаль…»

Беатрикс посмотрела на него через обнаженное плечо и со вздохом отвернулась.

– Первый удар!

Было видно, что ударили несильно. Осталась только багряная полоса. И ни звука.

– Еще.

На стене взметывались и опадали тени. Свистел мерно рассекаемый воздух. Качалось негреющее пламя.

– Может быть, довольно? Дадим ей ночь подумать? Аргаред покачал головой.

– Бейте в полную силу. От этих шлепков даже шрамов не останется. Бейте так, чтобы этой ночью она не сомкнула глаз…

… Она изогнулась с отрывистым стоном, камни потолка заволокло туманом.

– Первая кровь. – раздался бесстрастный голос палача.

– Еще. Сейчас она заговорит. Плеть засвистела чаще. В какой-то миг взлохмаченная голова опустилась на грудь и сознание ее совсем погасло.

– Облейте!

На лицо хлынула вода.

– Ну, будешь говорить? Или тебе мало, сука?!

Ниссаглю в пути становилось все хуже, и в Навригр его привезли без сознания, едва сумев остановить кровотечение. Рана оказалась скверная, глубокая – чтобы достать наконечник, пришлось раскаленным ножом резать живое мясо. Уже поблизости от Навригра встретили большой отряд во главе с Вельтом. Когда Вельт узнал новости, его шелушащееся от мороза лицо сморщилось, он покачал головой в широкогорлом латном воротнике.

– Эх, по многим плакать придется. А главное, что они с королевой и так что угодно сотворить могут, не то что пальцы отрубить. Ну да делать нечего! Поворачивай оглобли, ребята!

Отряд со звоном и руганью разворачивался, а Вельт все качал головой.

– По рукам и ногам связали… По многим поминки справим, кто в Хааре остался. Оборони их Господь. Оборони и помоги!

В Хааре наступило утро. По улицам ходила чуткая стража. Перед Цитаделью торчали насаженные на пики руки, ноги и голова Абеля Гана, и бродячие псы слизывали со снега последнюю замерзшую кровь. Флага над Цитаделью не было – эмандский штандарт теперь считался оскверненным. В королевские мастерские поступил заказ срочно вышить по белому полю ель и звезды, что изрядно напоминало герб Аргареда, только звезды добавили и корни к ели. Впрочем, это знамя собирались вскорости сменить на хоругвь с ликом Силы, только, конечно, вышивать ее будут не швейки из мастерских, а благороднейшие девы и жены из тех, кто не сгинул в блудилищах. А из блудилищ вызволять сложнее, чем из тюрьмы. – сводники прячут и перепрятывают, а то и убивают девок, чтобы спасти свою шкуру и грязные горшки с монетами, плаченными за девичью честь и женскую добродетель.

В серую рань магнаты подъехали к дому примаса Эйнвара, что стоял сразу за собором.

Эйнвар в эту ночь не спал – шагал в темноте по опочивальне, где просторное высокое ложе смирения ради стояло не посередине, а у стены, покрытое тонким небеленым льном, которым, впрочем, немногим уступал шелку. Теплое одеяло было выделано из нежнейшего белого руна, снятого с ягнят. Подстилки из такого же руна были на старинных стульях и на длинной узкой скамье возле входа. С высоких и узких книжных сундуков свешивались маленькие гобелены с вытканными сюжетами из Откровений, обшитые по краю жемчугом. Работа была древняя, и тоненькие фигурки праведников казались стоящими на цыпочках. Стены в опочивальне были просто хорошо побелены и лишь в двух местах украшены картинами в остроконечных резных рамках с колоннами и химерами. Картины эти сами в предрассветной мгле были неразличимы.

Дверь скрипнула, Эйнвар вздрогнул и обернулся. На пороге стоял беловолосый служка со свечкой. Огонек озарял его серо-стеклянистые, всегда полуопущенные глаза.

– Священнейший, к вам пожаловали господа магнаты.

– Скажи им, что я сплю, сын мой, – ответил примас.