Анатолий Азольский - Клетка

Поначалу она показалась ему ничем не отличающейся от представительниц этого племени, но, приглядевшись повнимательнее, он обнаружил особенный признак - сизо-бронзовый оттенок брюшка и грудки, что характеризовало навозных мух, к роду которых эта особь никак относиться не могла: и размерами поменьше, и крылышки другие. Нет, эта муха определенно не вульгарная комнатная побирушка, кормящаяся объедками и наслаждавшаяся выделениями желез, потом и слюною, муха эта - посланница стаи, которая нацелилась на Ивана и подослала к нему малоприметную мушку для сбора сведений о нем. Разгадав тактику врага, Иван по замысловатой кривой обошел комнату и будто случайно закрыл окно, набросил крючок на дверь. Муха попала в западню, ей отсюда не улететь, ее надо уничтожить. Едва эта мысль пришла в голову, как дремавшая на полотенце муха ожила, отлепилась от прохладной и влажной ткани, лапки ее выпрямились, крылышки же сложились в презрительном недоумении, муха взмыла в воздух и села на зеркало в простенке, отражаясь в нем, сама на себя, лежачую, взгромоздясь. Иван намотал полотенце на кулак и разработал план атаки, основанный на том, что сидением на зеркале муха дезориентирована и нападение справа примет за удар слева, но, еще не взмахнув полотенцем, он понял, что муха умело распорядится собою, не отлетит ни вправо, ни влево, а просто упадет вниз, окажется в недосягаемом пространстве между стеной и сундуком. «С-с-сволочь! «- выругался Иван громко, в ответ на что муха осклабилась, а потом и подмигнула, ее ничуть не тревожило то обстоятельство, что выхода, то есть вылета наружу, - нет, что она - во власти того, кто вооружен много лучше; как на детскую игрушку, глянула она на пистолет в руке противника, будучи в твердой уверенности, что оружие человек употребить не осмелится. По всей вероятности, догадался Иван, муха никак не была рядовым шпиком, топтуном, провокатором, на мушиной Лубянке она числилась, без сомнения, следователем и прибыла сюда на предварительный допрос. Как заметил краем глаза Иван, муха выгнулась, перенесла центр тяжести вперед, задняя пара лапок огладила крылышки, что напомнило Ивану тощенького палача в гестапо, то, как он вытирал руки о ляжки. Не досылая патрон в канал ствола, громким щелчком взведя пистолет, Иван поднял его и прицелился. Муха насторожилась: никто еще не вел себя так нагло на допросах; матово-черное отверстие ствола было направлено в нее, она сжалась, и, когда Иван нажал на курок, когда тишину разорвал лязг металла, она бестолково метнулась к подоконнику, где и была настигнута полотенцем. Торжествующий Иван наклонился над телом поверженного врага и размазал его подошвою. Путь был свободен, можно было бежать, и через несколько часов Иван был уже за пределами Московской области. Он погрузился на самое дно России, чтоб вынырнуть в Ивделе и уточнить легенду.

В поезде, прущем на восток, он узнал о сессии ВАСХНИЛа и каре, настигшей науку. Он не испытал ни радости, ни горести, каждый летевший километр отделял его от Москвы, Минска, Ленинграда, от Клима, Никитина и Елены, и смешной причудой казались былые возбуждения.

Последние плоты унеслись Енисеем на север, к Дудинке, на речном вокзале Красноярска кучковались бездомные скитальцы, руки с пилами и топорами требовались повсюду, Иван добрался до Богучан и нанялся на лесобиржу, грузил доски, перекатывал бревна. Здесь его заприметил хваткий, умеющий все делать парень, предложил войти в бригаду, податься на соседний лесоучасток, им выделят там делянку, лес хороший, пихта и сосна, нормы божеские. Иван подумал для вида и согласился, у него были свои расчеты. Зима запаздывала, до белых мух (снега) недели три еще, настоящие морозы будут аж в ноябре, тогда-то и получится то, что задумал он.

Шесть человек сколотилось в бригаду, лес отвели ей богатый, не так уж далеко от поселка, норма (сорок кубов) немалая, но на вывозке другая бригада, жить в общаге можно, вычеты за кормежку не грабительские, местный народ не злой: адыгейцы, шорцы, из Литвы недавно привезли партию высланных. Пилоправом стал высокий седой старик в эсэсовских бриджах, у него двое детишек и молоденькая жена, почему он и не пускал никого в дом, но Иван заговорил с ним по-литовски, спросил, не слышал ли тот о Дануте Казисмировне. В общаге не дуло, пили умеренно, о себе предпочитали не рассказывать, начальник лесоучастка уважал законы бегло-ссыльного края и никого не хотел знать по фамилии. Шли дни, Ангара дымилась, ожидая морозов, которые скуют ее. Того же хотел Иван. Работал он плохо, денег ему не надо было, одежды тоже. По утрам, когда пёхом одолевали пять километров, он всматривался в небо и считал дни оставшейся жизни. Работали без выходных, но на 7 Ноября загуляли, да так крепко, что и 9-го отказались идти в лес, два дня пили без просыпу. Никто уж и не помнил, когда в общагу втерся коротышка в танкистском шлеме, на потешной физиономии его с детства, наверное, оттиснулось желание «пошшупать» баб да повизжать вместе с ними. С собой он принес четыре бутылки питьевого спирта и накачал бригаду «до усрачки», она и потянулась утром 9-го в магазин, Иван остался, давно хотелось побыть одному. Лежал, закрыв глаза. Открыл их, когда за ногу дернул всех спровадивший в магазин коротышка. А тот сел на койку рядом, в голосе пугливый и жалостливый надрыв: «Ты Огородников, да?… Сергей, да?… Кириллович, да?… Из Ивдели, ну?…» Иван понял, кто перед ним, и отпираться не стал, да и любопытство заиграло: у гончих с Лубянки охотничий, понятно, нюх и азарт, а у Николая Огородникова, младшего брата Сергея, звериный инстинкт, что ли? Коротышка ведь шел по следам Ивана с конца августа, навел его на себя сам Иван, отметившийся в Ивделе - не по оплошности, а специально, решился на разведку боем и пошел в городскую библиотеку, предъявил паспорт, записался, надо было срочно почитать кое-что, узнать то, что - по трудовой книжке - умел делать Сергей Огородников. А младший, Николай, как назло, оказался настырным книголюбом, почитывал разное дерьмо, от «исторического» до «про войну». Библиотекарша показала ему формуляр однофамильца - и Николай бросился вдогонку, тут уж, наверное, инстинкт, но, прежде чем добраться до Богучан, побывал в трех леспромхозах, всюду спрашивал Сергея. Когда Иван рассказал ему о стожке сена - вроде бы поверил, убедило его то, пожалуй, что брат не один забрался в сено, с женщиной: Серега без бабы под боком шагу не делал, в баню и то норовил прихватить, страдальцем был по этой части. Вспоминая о нем, Николай тихо ревел, рукавом утирал слезы. Матка умерла до войны, батю забрали в армию осенью сорок четвертого, погиб под Будапештом, были родственники - на Украине, в Крыму, на Дальнем Востоке, да все пропали куда-то, а тянет к родне, тянет! Что стряслось с Иваном, почему живет по чужим документам, от кого прячется - ни о чем таком Николай не спрашивал, а уж выдавать его - и мысли такой не возникало. Сказал деловито: «Давай уж вместе топать по этой Сибири, братья все-таки… «