Михаил Пузанов - Перекресток: недопущенные ошибки

Потом туман, как и в прошлые «явления», растворился, а на месте его начали проявляться смутные контуры чего-то громоздкого. Тауросс, заранее готовый к подобному, наблюдал ныне за появлением корабля-призрака почти хладнокровно. Он рассчитывал изучить все детали «явления»: от появления тумана до момента растворения галеона. Например, сейчас он отметил, что на самом деле судно не "выплывает из ниоткуда" по частям, как с пеной у рта утверждали видевшие «явление» воочию, а появляется целиком. Просто в дальнейшем лунный свет падает на темный контур, и мистический корабль начинает «проявляться», обретать материальную форму, переходя из призрачного видения во вполне реальный и осязаемый галеон.

"Можно сказать, дух постепенно обрастает материей, выходя из иного пространства, где для этой самой материи места нет. А источником ее служит, как ни странно, лунный свет — потому «Шартарат» и является лишь с наступлением темноты и только в лунные ночи. Здесь все просто", — размышлял лорд, рассматривая детали оснастки корабля. Рваные черные паруса, мрачно и траурно блестящие пушки, отчего-то заранее выставленные командой корабля в отсеки для стрельбы, покрытые плесенью мачты — все это его волновало мало. Однако одно заключение он сделал: "дух-то насквозь прогнил, раз материя принимает такие формы. Был бы дух благороден — обрамления из плесени и рванины не пожелал бы".

Тем временем луна выпустила из-под покрова облаков столько света, что стало возможным разглядеть команду корабля-призрака. Тауросс плотно прислонил к верхнему веку увеличительный аппарат: устройство некогда передали ему эльфы в обмен на десяток прелестных платьев, изготовленных и расшитых лучшими ткачами лордесса. Кроме того, Тауросс, будучи наслышан о юной дочери герцога, даже среди эльфов пользующейся славой девушки необычной и в высшей мере загадочной, решил сделать и небольшой персональный дар. В подарок юной Наре он преподнес… подушку из черного бархата. Особенным в подушке был не только цвет (для Тауросса означающий далеко не траур, а тайну и загадку, цвет безлунного неба, ночи), но и вышитый рукой самого лорда рисунок на ней: золотые крылья из бисера, застывшие в момент парения существа, которому они принадлежали. Правда, существо к крыльям не прилагалось, ведь и сам Тауросс не смог бы его описать: просто туманный образ-ассоциация, из тех, что нередко посещали его в часы размышлений. Кроме того, крылья не имели перьев — скорее, они напоминали крылья существ, обитающих в прибрежных пещерах северо-восточной части побережья. Лорд не знал, видел ли он когда-либо странное существо воочию — в пределах континента разумных крылатых человекоподобных жителей не встречалось, не нашлось упоминаний о ком-то подобном и в архивах. Однако Тауросс знал, что рисунок — не плод его богатого воображения, а нечто неразрывно связанное с реальностью и, как ни странно, с самой дочерью герцога.

Помимо таких мистических мотивов, лорд хотел отразить в вышивке свое понимание человеческой сущности, в лучших своих проявлениях способной «парить» над миром, словно на незримых крыльях. Ну и конечно, он не мог ни слышать о любви девушки к полетам на спинах крылатых существ! Главной же причиной поступка Тауросса стало опять же одно из проявлений внутреннего благородства: он знал о долгом отсутствии герцога на континенте, и лорд примерно представлял себе, какие чувства должна испытывать человеческая девушка возраста юной эльфийской леди в связи с такой «потерей». Потому и решил принести в дар подарок, позволяющий упражнять свой разум, фантазировать и, как итог, разгонять грусть и одиночество. Если бы на месте Нары оказалась любая другая эльфийка, лорд никогда не добился бы поставленной цели: все же расчет делался, исходя из человеческой скорости взросления, а у двадцатилетних эльфов разум слишком медленно цепляется за смыслы, скрытые в символической форме. Однако дочь герцога развивалась в соответствии с человеческими ритмами, и в двадцать два вполне могла оценить, хотя бы частично, глубину подарка… А затем последовал момент, когда лорд испытал доселе неизвестное ему радостное, почти отцовское чувство, когда получил вместе с биноклем письмо от леди, поблагодарившей человека за галантность и умение делать своевременные подарки. "Все же для эльфа она на удивление саркастична, чем, впрочем, напоминает собственного отца, судя по рассказам о нем".

И вот теперь бинокль пробудил в разуме Тауросса еще одну цепочку воспоминаний. Правда, он не стал на них отвлекаться — корабль все же занимал человека больше. Размышления ободрили лорда, однако в следующий миг вся его бодрость моментально растаяла — он увидел капитана. Увидел — и тут же замер в оцепенении. Сколь ни были подробны описания, такого он все-таки не ожидал разглядеть через стеклянный глаз увеличительного аппарата.

Чудовище (называть его капитаном язык не поворачивался) роста оказалось вполне человеческого и имело две ноги и голову. На этом сходство с человеком, эльфом или тем же хачегом заканчивались… Из груди монстра глядели два огромных круглых черных глаза, еще два внимательно смотрели со лба существа. Из левого бока чудища без каких-либо переходов вырастало семь щупалец разной длины и формы. Из правого — пять. Плечи завершались загнутыми, покрытыми слизью шипами с жалами на конце. "Несомненно, смертельно ядовитыми", — подумал Тауросс. Шея чудища щетинилась намокшей черной шерстью. Сначала лорду показалось, что ветер развевает ее, однако потом он с ужасом осознал, что шерсть шевелится сама, извиваясь, подобно червям, вытащенным из земли. Голова страшилы по форме напоминала наконечник весла: сплющенная, с высоким лбом, в верхней части которого красовались, как уже упоминалось, два черных колодца-глаза, даже издали напоминающих саму смерть в самом жестоком ее обличии. Кроме того, Тауроссу показалось, что в верхних глазах капитана горит ярость, ненависть и смесь подобных им, жутких и опасных чувств. "Если только ОНО может чувствовать" — уточнил для самого себя отважный лорд. На макушке красовались еще три щупальца, совсем маленьких, но судорожно движущихся из стороны в сторону.

Глаза на груди выглядели, на самом деле, куда безобиднее, чем налобные. Они просто сверкали обсидианово-черным цветом, никаких чувств или мыслей в них не отражалось. Просто два наблюдателя — не более того. Век у них, естественно, не было. На ногах капитана кожа отсутствовала, обнажая два идеально белых, словно бы отполированных и зловеще светящихся при луне сочленения костей. Ну, а спину чудовища венчал состоящий из острых, с длинными шипами на концах, отростков гребень, напоминающий чем-то плавник морского странника, но на вид такой же рваный, как паруса корабля…