Михаил Пузанов - Перекресток: недопущенные ошибки

— Я был бы тебе очень благодарен…

— Тогда считай, что получил меня в свое полное распоряжение. В конечном счете, это и в моих интересах.

— Рад, что ты так считаешь, Элоам. Должен сказать, что ты изменился даже более, чем я полагал.

— Если бы только эти изменения дали мне возможность избавиться от собственной боли… — Шартарат грустно улыбнулся и растворил контуры тела. На растрескавшейся земле стоял темный волк с поблескивающей в лучах луны шерстью. Оскалившись (видимо, это означало улыбку) на прощанье, он побежал куда-то в противоположную от башен сторону.

— Все возможно, — С этими словами, брошенными в туман, Звездный растворился в воздухе.

1 472 202 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

Природный мир, Ост-Каракское море, палуба пиратского брига "Венус".

— Снимаемся с якоря, кэп! И чем скорее мы это сделаем, тем целее останутся твои уши!

— Да в чем дело, черти тебя разбери, Эбессах?! Перепил рому в кают-компании?!

— Это ты глушишь ром бочками, дряхлая развалина, а я тем временем рискую своим задом, старательно изображая пай-горожанина! И, между прочим, знаю побольше твоего!

— Что же ты знаешь такого восхитительного, обезьян? Нешто выяснил, кто станет первой леди лордесса? Или украл из тайной канцелярии Тауросса чертежи его треклятых мортир?!

— Хуже, доходяга, куда хуже. Не пройдет и суток, и ты окажешься в симпатичной петельке, представленным на обозрение достопочтенным жителям Ксаросс'Торга. Если Тауросс, действительно, не надумает подвесить тебя за уши на всеобщее обозрение — он как-то раз грозился. И на его месте, я поступил бы именно так — у тебя слишком длинные опахала. подвесить тебя за уши на всеобщее обозрение.

— Эй, лоцман недобитый, за такой тон обретешь вечный покой на рее «Венуса»! Говори по делу — нечего здесь стращать, когда сам не страшнее лягушки!

Фалькон, как и всегда, отнесся к предупреждениям старшего помощника без особого внимания. Забавно, именно он послал Эбессаха шпионить за лордом Тауроссом в Ксаросс'Торг, а теперь даже не пытался слушать его предостережения. Впрочем, у безалаберного пирата оставалось одно железное оправдание: он был занят слишком важным делом — пытался придумать две тысячи сто пятьдесят первый (или второй ли?…) способ охмурить Тартру. Та, впрочем, к лихачествам и очарованию капитана оставалась глубоко безразличной, хотя однажды все же вышла из себя и едва не отрубила кортиком Фалькону все, что находилось ниже пояса.

На этот раз Фальк с видом полного идиота в клинической стадии развития заболевания рисовал масляными красками портрет пиратки. Вернее, пытался рисовать, потому что до художника ему было лет двести ползком. Ударенный-о-мачту, находясь в состоянии внеземного экстаза (правда, не творческого, а вполне обыденного — ромового), накладывал мазок за мазком на нарисованный овал, символизирующий лицо девушки. Именно символизирующий, потому что вверху овал завершался прямоугольником, а внизу напоминал траекторию изрядно подвыпившего горожанина, движущегося по маршруту "таверна-факельный столб".

И все же, несмотря на отсутствие каких-то ярко выраженных талантов, кроме уникальной способности находится по гланды в неприятностях, капитан Фалькон имел свое внутреннее очарование. Тридцатипятилетний, с изумительно гибким телом, черноволосый, с парой очаровательных шрамов, пересекающих лицо (сам кэп настаивал на версии, что раны нанесли ему гварды Тауросса во время его героического налета на флот лордесса. Тартра к этой истории относилась скептически, распространяя среди команды слухи о неудовлетворенной любовнице, в гневе расцарапавшей лицо кэпу) — в общем, внешность бравого пирата казалась отдельным романтически настроенным девицам очень и очень привлекательной. Кроме того, его истории о героических подвигах, а также бесчисленные авантюры и сомнительные шутки надолго западали в память «счастливчиков», пути которых пересекались с жизненной «траекторией» кэпа. Правда, на этом пересечении находиться было просто опасно: Фалькон не имел никаких, как он сам их называл, "моральных предубеждений". Особенную любовь он испытывал к собственной выгоде и морю — все остальное, в том числе жизни и оскорбленные чувства обманутых встречных, его совершенно не волновали.

С другой стороны, не так уж и циничен был капитан, как пытался показать. Все члены команды «Венуса» доверяли ему безоговорочно. Да и в душе он явно оставался беспечным романтиком — ну, в конце концов, кто же еще мог назвать корабль по-эльфийски, да еще и выбрать такое неподобающее по пиратскому «этикету» имя — "Красавица"?

— Хо-ху-ха, не паникуй, морская крыса, лорду сейчас, уж точно, не до нас. Его беспокоит этот недобитый кораблик-призрак. Тауросс, видите ли, серьезно обеспокоен происками приведений в его владениях…

— Кэп, ты не только упитый, но еще и с напрочь свернутым якорем в голове. Я тебе обрисую сейчас проблему: в городе творится черт знает что! Снаряжают войска, на корабли телегами загружают пушечные ядра. Это лорд, по твоему, для призраков готовит? Будет шрапнелью скелетов в фарш превращать?! Он всерьез решил заняться пиратами, и не сомневаюсь, что и нам перепадет за компанию по первое число каждого месяца.

Надо заметить, что пиратской, в полном смысле слова, братия Фалькона не являлась. Да, команда «Венуса» не брезговала налетами на купеческие корабли, но случались таковые нечасто: один в год — и тот становился для команды экзотическим праздником. Фалькон оставался верен своей романтической натуре во всем: предпочитал не грабить, а искать романтических приключений на свой отожратый зад.

Кроме того, у кэпа в арсенале способностей наличествовал тончайший нюх на глубоко заныканные сокровища. Таковых в Ост-Каракском море, которое называли еще попросту Серединным, оставалось сокрыто немало. В основном, источниками потерянных богатств становились достаточно часто тонувшие в прошлом корабли купцов, впрочем, немало прибыли сулили и поиски на разбросанных по водной глади островах, поверхность которых покрывали руины древних городов. Эбессах придерживался мнения, что построили их некогда эльфийские племена прежних тысячелетий, а затем покинули, ввиду подъема уровня вод всемирного океана. Впрочем, наверняка могут сказать только сами эльфы.

— Что, настаиваешь на опасности? Так, да? — Фалькон прищурился и окинул подозрительным взглядом своего помощника. Вроде, и не особенно высок, внешность не то чтобы заурядная, но и особой красотой не отличается. Копна растрепанных рыжих волос, постоянная щетина, не грозящая, впрочем, когда-нибудь перерасти в бороду и усы, тонкий нос и вечно поджатые губы. Хотя и некоторые «изюминки» во внешности Эбессаха тоже наличествовали — как же без них: во-первых, молодой пират (двадцати пяти лет от роду) оказался счастливым обладателем пронзительно голубых глаз чистейшего оттенка, а во-вторых, весь его лоб разрезали глубокие морщины, среди которых не меньше шести были вертикальными. Такое обилие складок и скорее эльфийский, редко встречающийся среди людей, цвет глаз добавлял невыразительной внешности Эбессаха загадочности, и заставлял мечтательных девушек в портовых городах долго и пристально рассматривать юного пирата. Да еще непривычные в Природном мире рыжие волосы — человек-загадка, да и только.