Юлиана Суренова - Потерянные души

И, все же, все же, некоторые осмелились спросить Велимира:

— Старший, что если оставить детей? Чтобы не подвергать их опасности. Потом, когда все прояс-ниться, мы их заберем…

Тот тяжело вздохнул, качнул головой и тихо промолвил:

— Нет, мы не можем. Даже если нам удастся убедить Пресвитера, и он согласиться принять нас, никто не станет повторять обряд для тех, кто не придет сразу. У детей не будет будущего.

И родители, обречено склонив головы, согласно кивали…

До Рады колдуны добрались к вечеру пятницы. Правители велели им остановиться за городскими стенами, сказав, что утром к ним вый-дут священники, примут клятву и объявят, какую епитимью решено наложить на готовящихся к обращению. Это вызвало вздох облегчения: от них не требова-ли сразу же войти в людские храмы и дать обеты пред ликом совер-шенно чужого бога…

А потом горожане вынесли воду и хлеб, продавая его колдунам по дорогой, но вполне приемлемой для тех, кто собрался отказаться от всего, цене.

Страхи и сомнения немного улеглись. На лицах появилось роб-кие подобия улыбок. У колдунов не было причины подозревать людей во лжи. А если все — правда, то уже завтра беды останутся позади. Они станут такими же, как лишенные дара и обретут право на счастье…

В последний раз семеро Старших собрались вместе. Им было из-вестно больше, чем всем остальным, но они не собирались делиться этим знанием, которое скрыли даже от Яросвета на последнем Со-вете. Впрочем, это касалось только их.

Тогда, соглашаясь принять покаяние, Пресвитер поставил одно условие… Но разве смерть семерых — не малая плата за спасение всех остальных? Им было понятно, почему священнослужители так ре-шили: Старшие имели слишком большую и прочную власть среди своих соплеменников, чтоб лишиться ее после покаяния, а люди… Зачем им чужие авторитеты и низвергнутые кумиры? Старики, они были давно готовы к смерти, и, все же, испытывали сейчас страх, который стара-тельно прятали, скрывая даже от самих себя. Ведь их ждал не веч-ный путь колдунов. Древние боги не примут тех, кто отверг их, в нового же вера не придет в один краткий миг. Поэтому они боялись, что их ждет участь Потерянных душ — пустота, не знающая ни творения, ни памя-ти, ни прошлого, ни будущего — грань, последний, полный ярости и ненависти, шаг в Никуда… Но ради будущего, они были согласны даже на это, готовые принести себя в жертву.

Старшие сидели молча, погруженные в свои мысли и пережива-ния. Со стороны казалось, что они просто отдыхали — измученные жизнью, вдруг совсем подряхлевшие старики. И лишь Велимир то и дело открывал слезившиеся глаза, чтобы в который уж раз взглянуть на притихший, насупившийся лес, в котором терялась узенькая лен-точка тропинки.

— Кого ты ждешь? — вздохнув, спросил Лютич. — Мы предупредили всех и признавшие наш выбор уже присоединились к нам. Больше никто не придет.

— Может быть, вернулся Черногор… Я надеялся, что он бу-дет с нами…

— Это было бы так, если бы боги назвали ему тот же путь. Но если нет…

— Он пришел бы и тогда, чтобы убедить нас повернуть, пока не стало слишком поздно.

— Он не выступил бы против нашей воли, против решения Совет…

— Лютич, ты слишком плохо его знаешь. Он бы скорее погиб сам, чем позволил другим по собственной воле расстаться с жизнью. Нет, раз Черногора нет, значит, он еще не вернулся.

— Может, оно и к лучшему, — промолвил Днесь. — Во всяком случае, он останется жив… Он слишком молод, чтобы умереть… И, потом, если мы ошибаемся, только он сможет исправить нашу ошибку.

— Да, — вздохнул Велимир. — Но если мы правы? Нам следовало дождаться его возв-ращения и лишь тогда…

— Нам всем хочется верить в лучшее, — Лютич качнул головой. — Но ведь его уже может не быть среди живых. Тогда ожидания напрасны и, более того, смертельны для народа, когда отпущенное нам время подходило к концу… На все воля богов.

— Воля богов, — полубессознательно повторил старейший. — Мне по-чему-то кажется, что это именно они удерживают Черногора, не позволяя вернуться.

— Но зачем им это?

— Не знаю. Может быть, они уже вышили полотно судьбы и не хо-тят, чтобы Черногор изменял его узор… Мне было бы несказанно легче умирать с твердой верой, что мы поступаем правильно. Почему же сомнения не покидают сердце?

Он умолк, замер, не ожидая, что кто-то ответит на его вопрос. И над землей нависла тяжелая гнетущая тишина.

Незаметно приблизилось утро. Яркие красные всполохи раскраси-ли в многоцветные узоры мглистые перья облаков. Обжигаясь о них, словно о пламень костра, ночная тьма медленно поползла на за-пад, уступая пядь за пядью землю свету.

Было холодно. Думая о близости долгой вьюжной зимы, усталое бледноликое солнце с грустью смотрелось в льдинистые кромки луж, серебрило инеем черные своды земли. Звенящий ветер обжигал своим недобрым мглистым дыханием и вносил в сердце страх и ожидание беды.

Но, по мере того, как солнце поднималось над лесом, даря ми-ру остатки своего тепла, ветер утих, разбились мелкими осколками воды растаявшие кусочки льда, исчез белый саван с земли и она медленно стала оживать, зашевелилась, заворочалась, сбрасывая ос-татки дремы. Она упрямо боролась со сном, хотя и знала, что ей уже пришла пора уснуть, чтобы, покоясь под снежным покровом, защищен-ная им от стужи и вьюги, отдохнуть, переносясь в мечтаниях в са-мые прекрасные и счастливые края.

Дождавшись, пока солнце разгонит последние сгустки мглы, пы-тавшейся спрятаться в тени могучих стен, и замрет над ними, спо-койно созерцая все вокруг, воздух наполнил гул колоколов, соеди-ненный воедино с грохотом барабанов и свистом труб в странную, лишенную ритма и мелодии музыку, напоминавшую скорее какое-то древнее сложное заклятие. Едва достигнув слуха колдунов, она, подчинив их своей безликой власти, заставила опуститься на коле-ни, склонить голову, смиренно ожидая своих судей. А затем городс-кие ворота отворились, и на поле вышла длинная процессия, впереди которой, одетые в одежды первосвященников, гордо шествовали Прес-витер и шесть священников Конклава.

У каждого из них в руке был посох, увенчанный разделенным крестом на четыре части кругом — священным символом солнца, зна-ком истинной веры. Золотые круги покрывали их парадные багряно красные одеяния, сверкая и переливаясь драгоценными камнями, сое-диненными в сложные, многогранные обереги. Следом в своих зеленых хламидах шли монахи, затем — укутанные в серые плащи проповедни-ки, и, наконец, «белые» люди — служки, певчие, плакальщики и чтецы молитв.

Когда процессия священнослужителей остановилась перед кающимися, на миг все звуки стихли, над поляной нависла тяжелая, мертвая тишина. Она казалась чем-то куда более реаль-ным, осязаемым, чем все остальное — стеной, призванной отделить прошлое и будущее…