Юлиана Суренова - Потерянные души

А затем над полем разнеслись звуки новой мелодии — могучей и величественной, четкой и, казалось, вечной, словно биение сердца. Она неслась со всех сторон, заполняла собой все, не оставляя места ни слову, ни мысли.

Скоро и она стала постепенно затихать, отступать куда-то в сторону, но не чтобы уйти совсем, а сохраниться, словно легкая дымка тумана, нависшего над полем.

— Кто вы? — разнесся голос Пресвитера, поднявшегося на высокие подмостки трубного места, с которого в обычное время гонцы объяв-ляли жителям окрестных поселений главные новости, решения конклава и повеления бога.

— Колдуны, — прозвучал несмелый ответ. Они не могли понять, по-чему их спрашивают, неужели священники забыли о покаянии? Но если так, свидетелями какого обряда они стали?

— По доброй воле вы решились прийти сюда или по принуждению?

— По доброй…

— Сильны ли вы в своей решимости? Не сожалеете ли о совершен-ном? Если вы хотите уйти — сделайте это сейчас, не невольте себя.

Колдуны лишь еще ниже опустили головы в немом покорстве. Никто из них не сдвинулся с места.

— Мне сказали, что вы готовы отказаться от своих черных бо-гов, отринуть дарованные ими демонские дары и припасть к источни-ку истинной веры. Так ли это?

— Да.

— Тогда повторяйте за мной: Я, имярек, отрекаюсь от власти богов, ввергнувших меня в заблуждение силой своей ложной веры…

…Отрекаюсь от колдовского рода, власти былых законов и обетов…

…Отказываюсь от дьявольских даров, позволяющих мне творить чудеса…

…от всего былого, в надежде и вере, что истинный бог очис-тит меня от скверни прежних прегрешений и допустит до сладости праведной жизни…

…Я делаю это добровольно, не понукаемый никем, никакой уг-розой, ища освобождения души, не спасения тела…

…Да будет солнце свидетелем моей клятвы и пусть оно пока-рает меня, если я говорю неискренне или если когда-либо откажусь от данной клятвы…

…Ныне, присно и вовеки веков.

— …Ныне, присно и вовеки веков, — повторили кающиеся.

Им показалось, что какая-то неимоверная сила завладела их душами, подхватила, повлекла за со-бой, окутала, на мгновение ослепив и оглушив. Когда же зрение вер-нулось, они увидели, что над полем висит, медленно тая в лучах солнца, неясное серебристое сияние. В нем было скрыто что-то… Такое родное и дорогое, что на глазах людей выступили слезы. Сердце сжалось, ощутив боль страшной потери, скорбь нес-кончаемой разлуки… Поспешно опустив головы, они замерли, не поднимая глаз с земли, боясь взглянуть на родных, друзей, и увидеть в них как в зеркале отражение тех перемен, которые коснулись их самих.

Они молили судьбу лишь о том, чтобы все побыстрее закончи-лось, и им позволили уйти, спрятаться подальше от чужих глаз, забыться, ища в беспамятстве избавление от боли.

— Кто вы? — вновь раздался голос Пресвитера. В этот миг, в гнетущей тишине, он казался подобным путеводной нити, за которую все готовы были схватиться, веря, что она выведет из пустоты.

— Ослепшие сердца, Потерянные души, тени того, на что мы не в силах смотреть…

Пресвитер подал знак и вперед вышли служки. Быстро, не оста-навливаясь ни на миг, они снимали колдовские знаки с плеч коленопреклоненных людей, вырывая их вместе с клочьями одежды. За ними следовали монахи и проповедники, которые окуривали всех пахнувшим хвоей дымом и рисовали желтой краской на спинах, на груди солнечные круги.

Дождавшись, пока священнослужители закончат свое дело и вер-нутся назад, к помосту, Пресвитер заговорил вновь:

— Что было, то было, и пусть никто не вспоминает о том. С этого мига вы — новообращенные. Отречение позволило Богу заглянуть в ваши души, услышать ваше покаяние и принять вас в лоно своей церкви. В милости своей, бог налагает на вас благо-честивую епитимью. Пройдя все ее степени, вы станете нашими брать-ями и сестрами, и никто более не сможет разделить нас, ни в этой жизни, ни в загробном мире.

А теперь, — продолжал он. — Служители бога укажут вам места, избранные для вашего поселения, и те храмы, к священникам которых вам следует обратиться и которые будут следить за выполнением ва-ми епитимьи. Священники объяснят вам, какими правами вы наделены с нынешнего дня, какие обязанности на вас налагаются и какие ог-раничения остаются до тех пор, пока епитимья не будет выполнена. Да пребудет с вами бог.

Пресвитер медленно, опираясь на посох, сошел с помоста и, ок-руженный верховным духовенством, двинулся в сторону городских во-рот.

— Не слишком ли ты добр к ним, святейший? — бросив назад, на не решавшихся подняться с колен колдунов, спросил глава братства проповедников — высокий мрачный мужчина средних лет с колючими темно-серыми глазами и острым, похожим на клюв хищной птицы, но-сом.

— Они заслужили милосердие, Влад. Я несказанно рад, что они пришли и мне не придется начинать ужасную войну, в которой по-гибли бы тысячи ни в чем не повинных детей божьих.

— Ты полагаешь, что здесь все? — криво усмехнулся проповедник.

— О, я не столь наивен. Конечно, кто-то испугался, не веря в нашу милость. Но им ли быть угрозой для нас? Словно трусливые звери, они попрячутся в норы и затихнут, боясь каждого шороха и свиста. Может быть, наша милость позволит им прийти позже, моля о покаянии… Что же, мы примем и их, конечно, наложив куда более строгую епитимью, но дело того стоит, ибо каждый день, подобный нынешнему, будет неотвратимо приближать нас к нашей побе-де.

— Почему ты так уверен в этом, святейший? — спросил еще один старший служитель — настоятель Радского монастыря.

— Потому что я читал архив первосвященника. Это был воистину мудрый человек, способный многое предвидеть. Он с надеждой глядел в будущее, предполагая, что рано или поздно придет день по-каяния колдунов, день, который возвестит о нашей победе.

— Но если он видел победу не в войне, а в покаянии, почему не воспользовался его силой тогда, тысячелетие назад, почему, вместо этого, принял капитуляцию, вручая в наследство своим потомкам не-разрешенную проблему, неослабевающую угрозу?! - монах был удивлен и, в отличие от проповедника, не скрывал своего удивления.

— Для того чтобы покаяние возымело силу, освободило колдунов от власти черных богов и могущества, которым последние наделили их, было необходимо, чтобы это проклятое племя само, без чьей-ли-бо подсказки, осознало свои прегрешения, само бы дошло до мысли о покаянии и добровольно, вложив в слова всю свою душу, произнесло отречение. Нужно было, чтобы они сами повернули свой дар против себя, убивая его, выжигая из своей души, своего сердца.

— Ты хочешь сказать, — осторожно начал молчавший до сих пор секретарь конклава, — что они не просто отказались от дара, а действительно потеряли колдовские способности?