Михаил Соколов - Властитель

– Вот не думал, что здесь смогу найти сторонника, – с горечью сказал Исаев. – Хотя…

– А может, Бог-Император сам в тисках необходимости? – вдруг первый раз за все время отозвался Илья.

Темнота молчала долго-долго. Времени не было, время остановилось. Потом громко затрещали цикады. И вновь молчание.

Утро было прохладным, и наши израненные тела зябли. Однако чувствовал я себя неплохо. Накануне, перед тем как сбросить нас в эту яму, раны наши смазали травами пахнущей мазью и сверху, для совершенной законченности, густо присыпали еще и горячим пеплом.

Туман, проплывая, опустился и к нам. Капельки росы оседали на наши грязные тела. Хотя наверху и слышался приглушенный гул огромной массы живых существ, нас не тревожили. И было непонятно, хорошо ли это? Или плохо?

Между тем стало теплее; солнце, букашки, мелкие жители трав, и птицы со всей убедительностью показали, что день начался.

Потом наверху было шевеление, но это торопливо опустили корзину с жареным мясом, пучками дикого лука и хлебом. Не поскупились мучители, и мы хорошо поели. Кроме Кочетова, впавшего в беспамятство из-за боли в отрубленной руке.

Кто-то высказал предположение, что причиной нашего забвения может быть Арсун, возможно, его очередь… Но тему не стали развивать. И когда за нами пришли, ожидание уступило место непонятному облегчению.

Нам опустили веревку с петлей, кто-нибудь просовывал внутрь ногу и держался руками; кентавры споро выдергивали нас. Кочетову помогали, как могли, да и кентавры, насколько это можно, проявляли деликатность.

Мы шли обратным путем на площадь, и это было неприятно.

Вдруг устрашающий вой, подобно стону безумного гиганта, долетел к нам. Кто-то из конвоиров нервно передернулся.

Над площадью пыток в небе, едва шевеля крыльями, парил беркут. Вожди молча разглядывали нас, поставленных в центр, метрах в пяти. Вперед вышел давешний шаман все в том же абреком шлеме. Он оглянулся на кучку сильно потрепанных жизнью, но богато украшенных кентавров, перед которыми стояли мы.

Один из вождей кивнул, шаман махнул рукой, и пространство за нами гулко выдохнуло.

Привели Арсуна, обычно желтые глаза его горели красным пламенем, но он был спокоен, только устал, а может быть, нервничал.

Шаман еще раз оглянулся на вождей. Достал свой бубен; в наступившей тишине гулко разнеслись удары, и тут же где-то запела флейта. Пронзительный звук странно сплетался с низким ритмом, создавая тревожные ощущения и ожидания чего-то…

Молодой кентавр выехал к нам с шестом, на котором было что-то круглое, словно арбуз, раскрашенный золотой и синей краской: цвета взаимно переплетались, мягко перетекая один в другой. Вдруг бубен и флейта смолкли. Шаман обращался к Арсуну:

– А теперь, абр по имени Арсун, повтори тот вопрос, который ты задал человеку-паломнику.

– Я спросил его, кто ходит утром на четырех ногах, днем – на двух, а вечером – на трех.

– И что он ответил? Говори так, чтобы все слышали.

– Он сказал, что это Бог-Отец.

– Почему он так сказал?

– Он утверждал, что Бог-Отец стареет вместе е миром, который он создал, и что ему тоже нужны подпорки, дабы существовать.

– Покажи нам этого человека-пилигрима. Покажи нам его, осмелившегося сказать такое!

Арсун повернулся, посмотрел на меня и протянул руку;

– Вот он.

Я ожидал самого худшего. Впрочем, что может быть хуже нашего положения. Тут я посмотрел в сторону реки и толкнул стоявшего рядом Михайлова.

– Гляди, – прошептал я.

– Кто тебе, человек, подсказал ответ, ранее никому из вас, паломников, неизвестный? – громко, чтобы слышали собратья, проговорил шаман.

– Кажется, наши… – прошептал Михайлов, и за ним стали всматриваться Исаев, Малинин и Илья. Лишь Кочетов внезапно сел на землю, но никто не обратил внимание на его слабость.

– Никто не подсказывал, шаман, или как ты там здесь прозываешься. Ответ очевиден, хотя и случаен. Если бы спрашивал ты, я мог бы так не ответить: Создатель ведь и вам Бог-Отец, для вас он мог бы выступить в вашем обличье.

– Поясни нам, человек-пилигрим, что значит в "нашем обличье"?

– Это значит, что образ Бога всегда выбирают из тех форм, среди которых живут разумные. Обличье Бога меняется с ростом силы цивилизации и культуры. Если вы считаете себя сильнее всех, то и Бог может выступать в виде полуконя-получеловека.

Среди поднявшегося шума ко мне долетели перешептывания товарищей.

– Это нереально, – говорил Исаев, – они не смогут форсировать реку.

– Почему? Если построить плоты и посадить на них стрелков… – вмешался Михайлов.

– Наших не более пяти тысяч, а кентавров, судя по всему, тысяч сто-двести. И они тоже вооружены луками.

– Не хочешь ли ты сказать, – крикнул шаман, – что единого Бога нет?

– Не хочу. Это смешно. Любое разумное существо знает, что Бог есть. И это правда. Только облик его никому не известен. И это тоже правда. Мне задавал вопрос абр, и он так же двуног, как и я. Я знаю, что в истории людей было много Богов, наш Создатель другой, он немощнее старых, потому что и мы стали сильнее. Вот и все, что я хотел сказать.

– Я хотел бы убить тебя за такие слова, – сказал шаман, – но правило гласит, что разгадавший загадку, а потом победивший в честном поединке – любом поединке – имеет право на свою жизнь и жизнь своих подданных. Тебе придется доказать это право.

Я вспомнил, что после Арсуновой загадки удавил того здорового абра. И только сейчас узнал, зачем все тогда понадобилось. Я посмотрел на Арсуна, словно прочтя мои мысли, он отвел глаза.

– Я уже доказывал в поединке… – начал я, но шаман перебил;

– Но не здесь. Тебе придется нам доказать.

– Пожалуй, наши не смогут нас выручить, – спокойно сказал Малинин. – А жаль! Однако что это за кутерьма вокруг сфинксовой загадки? И поединок какой-то…

– Не знаю… Вскоре узнал.

Нас, кроме Кочетова, от боли не имеющего сил встать на ноги, отвели за пределы лагеря.

– Раз они пришли с тобой, они могут помогать. Но могут и не помогать. По желанию каждого, – пояснил шаман.

За лагерем нас подхватили за локти, и так, качаясь между парой кентавров, мы были оттранспортированы.

Небо расчистилось, ветерок высушил степь. Раскинулось очень ровное место. До самого края были по степи разбросаны редкие, кряжистые, корявые деревья. Одиночки тянутся более вширь, чем вверх.

Много было бугров от пней, заросших землей. Было много и сожженных деревьев, видимо в сушь побитых молниями.

Наконец прибыли. Нас поставили на землю. Редкие деревья в два-три обхвата располагались на двадцать-тридцать метров друг от друга. Возле одного такого великана был бревенчатый барак, высотой в пять метров и метров десять по фасаду. Он был выкрашен в те же две краски, что и шаманский значок на шесте: золотую и синюю, и весь покрыт магическими символами, похожими на клинопись. Двери были бревенчатые и закрыты на засов, который мог бы выдержать крепостную осаду.