Мервин Пик - Замок Горменгаст

Оно всегда было само по себе, невозможно было даже вообразить, чтобы Оно могло с кем-то общаться. Оно было полностью независимо и никакого слабого места в его самодостаточности нельзя было бы найти. Ночью Оно передвигалось беззвучно как тень, крало еду, на его лице никто никогда не видел какого-либо определенного выражения, так что даже позабыли, что дитя это – девочка. Для Живущих вне Замка этот ребенок был бесполым – «Оно». Двигалось Оно невероятно быстро и легко. Иногда Оно исчезало на несколько месяцев, а потом появлялось вновь и, перепархивая с крыши на крышу, оглашало ночь своими дикими криками, в которых многим слышались презрение и насмешка.

Живущие вне Замка проклинали тот день, когда Оно родилось. Оно не умело говорить, но рассказывали, что Оно, не хватаясь за ветки, может взбегать по стволам деревьев и более того – перелетать по воздуху с места на место на небольшие расстояния и даже парить в воздухе, словно поддерживаемое на невидимых крыльях ветра.

Проклинали и мать, породившую это дитя – черноволосую Кеду, которую когда-то давно вызывали в Замок и которая кормила Тита грудью. Проклинали мать, проклинали ее дитя, но боялись, испытывали страх перед чем-то сверхъестественным, угнетало Живущих вне Замка всплывающее в них время от времени внушающее трепет осознание того, что это дикое существо было все-таки молочной сестрой Правителя Замка, Тита Стона, семьдесят седьмого Герцога Горменгаста.

Когда Щуквол пришел наконец в себя, одновременно с болью, вспыхнувшей во всем теле, обожженном огнем во многих местах, в его сознании тут же всплыли все ужасы, которые он пережил. С трудом поднявшись на ноги он, пошатываясь и ковыляя как калека, отправился на поиски прохода в стене. Он брел под арками через ворота и дворы погруженного в ночной мрак Замка, но в конце концов все-таки добрался до дома Доктора Хламслива. Подойдя к двери он стал стучать в нее лбом, пылающим от жара – руки у него были слишком сильно обожжены. Щуквол после первых же ударов головой в дверь рухнул в беспамятстве прямо там где стоял и пребывал без сознания три дня. Когда оно к нему вернулось он обнаружил, что лежит на кровати в комнате с зелеными стенами и смотрит в потолок.

В течение весьма продолжительного времени Щуквол не мог восстановить в памяти всех деталей того, что с ним произошло, но мало-помалу в его памяти всплывали подробности страшного вечера. И наконец сложилась полная картина.

Он с трудом повернул голову и осмотрел комнату в которой находился. Дверь располагалась с левой от него стороны, справа от себя он увидел камин, а прямо перед собой, на противоположной от него стене почти под потолком, – довольно большое, частично занавешенное окно. Сумеречное небо, которое он видел между занавесями, подсказывало Щукволу, что сейчас либо вечер, либо утро. Ему также была видна часть какой-то башни, но узнать ее Щуквол не смог, и поэтому не мог догадаться, в какой части Замка он находится.

Опустив глаза, Щуквол обнаружил, что обмотан бинтами с головы до ног. И тут же как дополнительное напоминание о том, что с ним произошло, боль от ожогов вспыхнула с новой силой. Щуквол закрыл глаза и попытался дышать ровно и осторожно, так, чтобы грудная клетка не совершала лишних движений.

Да, Баркентин мертв. Он, Щуквол, убил Баркентина. Но теперь, вместо того чтобы ему, Щукволу, стать совершенно незаменимым для жизни Замка – ведь он остался единственным Хранителем Закона, – он лежит здесь в этой неизвестно где находящейся комнате неподвижный, беззащитный, бесполезный для самого себя и для других. Нужно немедленно что-то предпринять, нужно исправить создавшееся положение быстрыми и энергичными действиями! Да, тело его сейчас бессильно и не может совершить ни малейшего движения, но мозг по-прежнему работает уверенно, рассудок ясен и готов обдумывать положение и принимать решения.

Но в нем произошла перемена, о которой он еще не подозревал. Да, рассудок его был ясен, но в его характере образовалось нечто новое – или, возможно, ушло нечто старое.

Щуквол пытался убедить себя в том, что совершенные им непростительные промахи никто не видел; никто не видел, сколь поразительно быстро и уверенно действовал Баркентин в, казалось бы, полностью проигрышной для себя ситуации. Никто не видел позорной нерасторопности Щуквола, его престиж ни в чьих – кроме своих собственных – глазах не упал; и все же прежней уверенности в себе – хотя Щуквол пока и не подозревал этого – у него уже не было.

Не слишком ли высокую цену он заплатил? Но даже из своих ожогов он извлечет новое для себя преимущество! О, он снискает славу своей храбростью и самопожертвованием – он представит дело так, будто он пытался спасти старика, и чем страшнее были его, Щуквола, ожоги, тем больше они подчеркивали его невероятную смелость! Его престиж никак не пострадает, а наоборот – возрастет, а Баркентин, покоящийся с забитой тиной ртом на дне рва, уже никому ничего не расскажет.

Но перемена в Щукволе все-таки произошла – когда приблизительно через час Щуквола, незаметно для себя забывшегося сном, разбудили какие-то звуки и, открыв глаза, он обнаружил, что в камине горит огонь, он сильно вздрогнул и издал крик испуга, а забинтованные руки его, лежащие вдоль тела, сильно задрожали.

Щуквол долго не мог успокоить эту дрожь тела и рук. Он испытал нечто такое, чего ранее не испытывал никогда – страх. Его охватил страх! Щуквол боролся с этим незнакомым ему чувством, используя все запасы своей несомненной храбрости. Наконец он успокоился и снова провалился в сон, который на этот раз оказался беспокойным. Проснувшись, он, даже не открывая глаз, почувствовал, что в комнате уже не один.

У кровати Щуквола стоял Доктор Хламслив. Повернувшись спиной к Щукволу и слегка наклонив набок голову, он смотрел на видневшуюся в окне башню и бегущие как тени облака. А все-таки это было утро, а не вечер!

Щуквол открыл глаза, но, увидев Хламслива, тут же закрыл их снова. Ему понадобилось всего несколько мгновений, чтобы решить, что ему нужно делать, и он поворочал головой на подушке, словно одолеваемый тяжелыми снами.

– Я пытался спасти вас… – пробормотал Щуквол. – О Хранитель, я пытался спасти вас!..

Щуквол замолчал и издал стон.

Хламслив повернулся на каблуках и взглянул на больного. На его странном, словно вырубленном умелой рукой из мрамора, лице не было его обычного насмешливого выражения. Губы у него были поджаты, вид весьма суров.

– Кого вы пытались спасти? – очень резко и быстро спросил Хламслив, словно надеясь вырвать невольное признание у спящего человека.

Но Щуквол издал лишь неясный горловой звук, а потом уже более четким голосом добавил: