Андрей Астахов - Девятый император

Хейдин незаметно снял каролитовое кольцо с пальца. Теперь он из речи Липки не понимал ни слова. Так, значит, каролитовая магия позволяет ему понимать язык здешних жителей и самому с ними говорить. Хейдин почувствовал облегчение. Хоть одна радость, что ему не придется объясняться жестами. И он снова надел перстень на палец.

– …а Зарята что-то нервничал весь вечер. Он вообще-то немного не такой, как все. Моя мамка его в лесу нашла, так он весь в ожогах был. Хорошо, мамка секреты трав разных знала, а то бы не выходила. Ну вот, и говорит он мне: «Слышь, айда в лес! Там есть кто-то». Я напужалась очень, а он меня за рукав тянет – пошли да пошли… Ты чего не ешь?

– Я ем. – Хейдин отпил молока. – Ты продолжай, пожалуйста.

– Взяли мы с собой Белаша, – это наш пес, – топор и мех с медом и пошли в лес. Страшно-то как было! – Липка в непритворном ужасе округлила глаза, отчего стали они и вовсе в пол-лица. – Зима на дворе. А над лесом гром грохочет, молнии сверкают так, что глаза слепит! Потом глядим, ты идешь. Лицо у тебя опаленное, глаза вытаращены, а руки в крови – страх! А главное, был ты, дяденька, вроде как сам не свой. Ну, мы тебя привели из леса в дом. Я тебе сонного отвара дала, а как заснул ты, примочки из сушеной стрекавы [20]с гусиным жиром на лицо положила… – Липка смущенно улыбнулась. – И одежду мокрую да грязную с тебя сняла. Ты, дяденька, не серчай: кабы не мы с Зарятой, ты бы в лесу насмерть замерз.

– Не зови меня дяденькой, хорошо?

– А как звать-то?

– По имени. Ты мне теперь дороже сестры. И братца твоего я своим братом считать буду.

– Он хороший у меня, – с нежностью сказала Липка, – только странный немножко. Может днями дома сидеть. Ему восьмой год пошел, а знаешь, какой он сообразительный! Батюшка Варсонофий его крестил, нарек Даниилом.

– Что значит «крестил»?

– А ты что, разве не хрестьянин, дяденька?

– Я же сказал, зови меня по имени.

– Хорошо, хорошо… – В глазах Липки появился испуг. – Ты, наверное, из этих… язычников. Батюшка говорит, им всем на том свете придется в аду гореть.

– Я верю в своих богов. У меня их много. А ты в кого веришь?

– В Бога.

– В Единого? Понятно. Теперь понятно.

– А где твой дом, дя… Хейдин?

– Я не знаю, – в глазах Хейдина была такая тоска, что Липка ему поверила. – Вся надежда теперь на каролит. И на то, что я встречу того, кого ищу.

– А кого ты ищешь?

– Это не моя тайна, Липка. Я не могу ее тебе доверить.

– Как знаешь, – покорно сказала девушка. – Еще налить молока?

– Не надо. Лучше посиди со мной. Ты такая… красивая.

– Зачем? – Щеки Липки покрыл румянец, то ли от смущения, то ли от удовольствия. – Зачем речи такие блазные ведешь?

– Хочу, чтобы ты чаще улыбалась. Счастье, что в этом неведомом мире я встретил тебя.

– Какие-то ты слова говоришь несуразные! – Липка хихикнула. – Я баню затопила. Мыться будешь?

Только с третьего раза Хейдин сумел войти в горячий сырой и дымный сумрак бани. Липка все ему объяснила, но ортландец все равно совершенно растерялся. Верно, в этом мире все немного сумасшедшие, если добровольно подвергают себя такой пытке. В первую попытку он выдержал в парной лишь несколько мгновений и выскочил оттуда с полным убеждением, что именно так демоны мучают грешников в печах Морбара. Во второй раз он пробыл там чуть дольше, но тоже выбежал вон – охладиться.

Он начал задыхаться, покрылся потом и с трудом переборол в себе безумное желание и на этот раз выбежать из парной. Ему казалось, что кожа на нем вот-вот сварится, а мозг вытечет из ушей. Но странное дело – после первых минут, когда он чувствовал себя, словно рак в кипятке, пришли другие ощущения. Измученное тело наполнилось приятной слабостью, горячий воздух прогрел Хейдина до самых костей. Привыкнув к жару, Хейдин наслаждался теплом. Когда же он смыл теплой водой из ушата выступивший по телу пот, то ощутил настоящее блаженство. Ему стал нравиться запах в бане, и даже красноватый сумрак уже не нагонял мысли о преисподней.

– Ну, как ты? – Липка заглянула в дверь. – Попривык?

– Немного. Здесь ужасно жарко.

– Это разве жарко! Моя покойная мамка так затапливала баню, что только сама и могла в ней мыться. Каменка у нее ажио красная была. Так и будешь сидеть?

– А что делать?

– Париться. Давай-ка я тебя пропарю, чтобы остатки хвори вышли.

Хейдин смутился – Липка вошла в парную в одной льняной рубашке, и хотя было темно, он мог рассмотреть девушку достаточно хорошо, тем более что рубаха почти сразу намокла, прилипнув к телу. Хейдин с готовностью выполнил требование Липки лечь на живот на полку: его мужское достоинство могло совсем некстати среагировать на увиденное. Секунду спустя Липка начала охаживать его мокрым распаренным веником, и эта новая пытка заставила Хейдина заорать в голос.

– Чего кричишь? – Девушка на мгновение прервала процедуру. – Не нравится?

– Не знаю, – простонал Хейдин. – Кожа на мне… сварилась.

– Ты что, в бане ни разу не мылся?

– Мылся, – солгал Хейдин. – Но не так.

– Ничего, всех лихоманок из тебя повыгоню. А ну, держись!

Хейдин закрыл глаза и приготовился умереть. Удары сыпались по спине, по ногам, по ягодицам, по плечам. И тут понял ортландец, что березовый веник в руке этой девчонки творит чудеса. Скованные спазмами мышцы расслаблялись, болезненные узлы расходились, прошла тупая ноющая боль в позвоночнике, в теле появилась приятная слабость, и Хейдин теперь охал от удовольствия – это странное варварское мытье возвращало его к жизни.

Липка отложила веник, плеснула настоем каких-то трав на каменку. Новая волна жара и ароматного дыма накатилась на ортландца, но теперь огненное дыхание каменки было Хейдину в удовольствие.

– Уф, жарко! – вздохнула Липка. – Поворачивайся на спину!

Хейдин, прикрывшись ладонями, повернулся на полке и увидел, что девушка сняла рубаху. В темноте бани ее тело будто излучало свет. Липка была сложена, как сама Денетис, богиня луны – красивые плечи, полная высокая грудь, плоский живот и крепкие бедра, длинные красивые ноги. Неожиданно для себя Хейдин хмыкнул; ослепительная нагота девушки никак не вязалась с нелепой меховой шапкой, которую Липка надела на голову.

Веник заходил у него по ногам, потом по животу, заставляя истекать потом. Хейдин старался не смотреть на Липку, но ему это не удавалось. Он не мог оторвать от нее глаз. Впервые за столько лет рядом с ним была молодая женщина, притом совершенно нагая. Когда-то в древности у ортландцев был обычай, согласно которому женщина танцевала обнаженной перед своим избранником в день летнего солнцестояния. Если мужчина соглашался посмотреть такой танец, он должен был жениться на танцовщице. Это, конечно, не танец, но девушка безумно хороша. Грациозна и сильна одновременно.