Юрий Никитин - Возвращение Томаса

Олег скептически выпятил губу.

— Преувеличение.

— Полагаете?

— Уверен, — сказал Олег. — Народ слишком инертен, чтобы одному человеку подвигнуть его переменить хотя бы ореол обитания.

— Вы правы, — согласился прелат незамедлительно, — но бывают состояния, когда достаточно малейшего толчка, чтобы заставить сдвинуться в ту или иную сторону. И этот человек появлялся в такие моменты и всякий раз сдвигал народы... как в случае, когда он стал известен под именем Фарамонда, давшего первую династию франкских королей Каролингов...

— Фарамунда, — поправил Олег.

— Что?

— Франки — германское племя, — объяснил Олег, — и потому имя звучало как Фарамунд. Это уже потом, на территории Галлии, оно превратилось в Фарамонд. Когда Галлия по имени захвативших ее франков стала называться Франкией, а то и вовсе Францией...

Прелат заметил многозначительно:

— Вы хорошо знаете древние времена.

— Не только вы заглядывали в старые книги, — отпарировал Олег.

Некоторое время они смотрели друг на друга, прелат — с тревожным ожиданием, Олег — с насмешкой, наконец прелат сказал осторожно:

— Однако только церковь проявляет любознательность к другим культурам и бережно собирает все книги, рукописи, записи. Но ваш друг рыцарь обмолвился, что вы не принимаете учения Христа? Где же вы сумели прочесть такое, если не в монастырях?

Олег зевнул.

— Вы меня удивляете, — сказал он бесцеремонно. — Во-первых, монастыри открывают двери всем страждущим и алчущим знаний. Христианам или нехристям, в этом братья-монахи молодцы, что и говорить. Во-вторых, далеко не все древние книги собраны в монастырях и королевских библиотеках.

Прелат насторожился, в глазах мелькнули огоньки. Спросил быстро:

— Вы знаете такие места?

— Гм, — ответил Олег, — мы ведь не об этом говорим, верно? А то что-то слишком отдалились от темы. Скажите лучше, как обстоят дела на фронте борьбы с местной нечистью? Что насчет Адова Урочища?

Прелат сразу поскучнел, блеск в глазах погас. Даже голос стал сухим и серым, как пересохшая и покрытая дорожной пылью трава:

— Святость монастыря держит нечисть на расстоянии, зато дальше она продолжает натиск. А монастырь остается крохотным островком среди все растущего моря нечистот.

— Понятно, — протянул Олег, задумался, проронил негромко: — Но уже то, что не сдаетесь, тоже хорошо... не так ли?

Прелат спросил настороженно:

— Вы о чем?

— О видениях, — ответил Олег и зевнул. — Вы их зовете искушениями. Много случаев дезертирства?

Прелат окаменел, глаза забегали, наконец проронил с трудом:

— Вам что-то известно?

Олег зевнул еще шире, протяжнее, с волчьим подвыванием.

— Дык это очевидно. Самоочевидно, как говорят умники.

— Трое, — ответил прелат с неохотой. — Но у вас, простите, в чем интерес? Мне трудно вам отвечать, я даже не знаю, на чьей вы стороне! Ведь вы... язычник!

Олег улыбнулся, прелат вздрогнул.

— Я на стороне своего приятеля Томаса Мальтона, — ответил он скучающим голосом. — Он лишен и трона, и даже владений. Если здесь эту нечисть разогнать... то эти земли войдут в его феод. Этот монастырь окажется на его земле, так что будьте с ним поласковее. Конечно, отобрать у вас весь монастырь не сможет, но все же вокруг его леса, пашни... Здесь леса были?

— Были, — ответил прелат горько. — Конечно, я их не видел, но по рассказам... и чистые, как слеза, озера, и заливные луга, и ручьи с хрустальной водой, и плодородная земля, где пшеница росла в мой рост, где свиньи бродили толстые, как коровы. А у коров отяжелевшее вымя касалось земли...

Олег поднялся, сделал несколько резких движений руками, разгоняя сонливость. Прелат следил за ним обеспокоенным взглядом. Рыжеволосый человек что-то бормотал под нос, шевелил пальцами, уж не пытался ли пользоваться нечестивым колдовством, но святость монастыря не позволит свершиться святотатству, затем лицо слегка прояснилось.

— У вас есть записи, откуда все началось?

Прелат кивнул.

— Я сам пытался туда сходить...

— И что?.. — спросил Олег нетерпеливо. Спохватился: — Кстати, отдаю должное вашему мужеству. Отправиться к месту, где обитают древние боги, по-вашему — демоны, — это знаете ли, нужно иметь стойкое сердце.

— Достаточно иметь в нем веру, — кротко сказал прелат. — Вам указать на карте?

— Ну, если не сможете отвести...

Прелат зябко передернул плечами, лицо разом побледнело и осунулось.

— Простите, еще раз для меня будет уже слишком.

Настоятель степенно вел рыцаря мимо келий, где монахи молятся, переписывают старые книги, делают свечи и святую воду, показал даже склад с боевыми дубинами: монахам, как известно, церковь строго-настрого запрещает проливать кровь, потому они не могут брать в руки мечи или топоры, зато дубины...

Томас обратил внимание, что в разных местах сложены добротные латы и даже панцири из толстой кожи, нередко прошитой в два-три слоя. Монахам возбраняется надевать на себя железо, даже крест должен быть золотым, серебряным или медным, но убивают и монахов...

Настоятель перехватил понимающий взгляд рыцаря.

— Верно, — вздохнул он. — По тревоге каждый хватает те, что ближе, а не бегут, как бараны, сталкиваясь лбами, в дальний арсенал.

— Все верно, — одобрил Томас. — От того, как быстро успеешь в доспехах и с оружием к воротам, зависит и жизнь, и выполнение боевой задачи!

Голос его был трубным, глаза сверкнули боевым задором, даже плечи распрямились. Настоятель скорбно вздохнул, за спиной послышался быстрый стук шагов, к ним почти подбежал Олег, зеленые глаза сверкают загадочно, улыбка дергает уголки губ.

— Вот вы где!.. В винный погреб идете?

Настоятель сказал с укором:

— Первая примета язычника! Поесть всласть, поспать, плоть потешить...

— Плоть потешить, — сказал Олег, — это хорошо. Да только я не набрался греческих привычек, чтоб и в мужском монастыре... Это что у вас, грамоте учатся?

В большой вытянутой комнате, ярко освещенной множеством свечей, за длинным столом пятеро монахов усердно скрипят перьями по аккуратно и ровно разрезанным листам тонкого пергамента. Перед каждым своя чернильница, а еще вдоль столов быстро ходит молодой послушник с кленовой веткой в руках и, шелестя листьями, гоняет мух, что норовят попить чернил и обязательно в них искупаться.

— Еще неделю назад здесь работало семеро, — произнес настоятель с грустью. — А месяц тому — десять ученых монахов. Но пергамент заканчивается...

— Библию переписывают? — спросил Олег скептически.

— Аристотеля, — ответил настоятель кротко. — И Пифагора. Его преосвященство разрешил открыть школу для бедных в соседнем феоде. Нужны учебники, вот монахи и переписывают. По логике, риторике и устройству мира уже переписаны, но сейчас мы отрезаны... Ни нам не передать чистые листы, ни мы не можем послать учебники...