Юрий Никитин - Артания

– Я… – сказал Придон, голос сорвался, он сглотнул ком и сказал тверже, – я пойду! И вернусь с мечом.

Тулей приоткрыл один глаз, взгляд был острый, пронизывающий.

– Достойная речь, – сказал он. – Барвник, отдай ему карту.

Барвник поколебался, но Тулей смотрел строго, руки чародея нехотя сдвинули карту с краев, она уменьшилась до размеров подметки, стала похожей на клок грязной неопрятной кожи.

– На, – сказал он. – Хотя мало чем поможет. Разве что направление… Никто не знает, что тебя ждет по дороге.

– Ты это уже говорил, – напомнил Придон.

Тулей кивнул на окно, залитое красным закатным огнем.

– Солнце садится, но утром тебе подготовят коня. И отряд, что проводит тебя до границы. Если хочешь, пойдут с тобой.

Придон сказал поспешно:

– Не хочу! Барвник буркнул:

– Правильно. Ваше Величество, что славы подумают, увидев наших воинов в своих лесах? Нам только войны недоставало!.. А это всего лишь артанин. К тому же – один.

Черево поднялся, закряхтел, низко поклонился:

– Желаю хороших снов Вашему Величеству. Придон, пойдем. Если я не научу тебя сегодня пить, то уже никогда не научишься!

Придон отвесил короткий поклон, взял карту и сунул за пояс. Черево, похлопывая его по спине, проводил до двери. Когда дверь за ними плотно закрылась, Тулей хмыкнул, он все еще смотрел вслед, в глазах властелина Куявии было странное выражение.

– Знаешь, – сказал он медленно, – я почти желаю успеха этому варвару… Странно, да? Но когда подумаю только, что этому дикарю пришлось бы отдать Итанию…

– Грязному, – заметил Барвник.

– Что? – переспросил Тулей.

– Ваше Величество, – сказал Барвник очень почтительно, даже очень даже, – вы забыли добавить обычное «грязному дикарю». Или «грязному варвару».

Тулей поморщился.

– Ах да… Еще – грязному артанину… А что, я перестал употреблять эти слова? Или только сейчас?

– Уже давно, – сказал Барвник, он стоял ровный, как столб, не дрогнул лицом, не шевельнул бровью. – С тех пор, как принес рукоять. Нет, с тех пор, как этот грязный артанин принес ножны этого меча.

Тулей поморщился сильнее.

– Перестань. Никакой он не грязный. Как ни крути, это – герой. Но даже герою не хотелось бы отдавать Итанию, если он – артанин.

Барвник вздохнул.

– А он ее и не получит.

Голос его был очень серьезен. Тулей отхлебнул вина, рука привычно потянулась за орешками, но тут до него дошло, что маг не просто поддакивает, как и надлежит вести себя с властелином.

– Да? Гм… Почему?

– Я забыл упомянуть… Тулей кивнул.

– Ну-ну, забыл. Конечно же, совершенно случайно забыл упомянуть. И что ты забыл упомянуть?

– Что лезвие меча… не взять.

– Ага, – сказал Тулей, и нельзя было понять, обрадован или огорчен тцар. Да, судя по его виду, он и сам не знал еще, чего в нем больше. – Нельзя… Но лезвие вообще-то есть?

– Да, Ваше Величество, – ответил Барвник с поклоном. – Есть.

– Где оно?

– В Склепе, – ответил Барвник лаконично. Тулей поставил кубок, глаза недобро блеснули.

– Знаешь, ты мне загадки не загадывай. Я – тцар. Мне надо говорить коротко и… просто.

– Хорошо, Ваше Величество, – ответил Барвник несчастным голосом. – Если коротко, даже очень коротко, то дело было так… Как вы знаете, когда наш Верховный Творец Род сотворил человека, то ангелы преисполнились ревностью и всячески старались очернить человека. Тогда Творец предложил ангелам облечься плотью и отправиться на землю. Двести ангелов спустились на гору Хермон…

– Это в Куявии? – спросил Тулей.

– Вряд ли, – ответил Барвник. – Хотя я не знаю всех гор. Может, в Артании… Словом, ангелы стали вступать в браки с земными женщинами, а от них рождались великие герои, великаны. Но эти герои не имели той святости, что вся в Роде и его ангелах, творили великие дела, даже очень великие, но не всегда… благородные.

– Ага, – сказал Тулей саркастически, – тогда уж точно не в Артании.

– Возможно, – согласился Барвник. – Словом, от этих детей ангелов и земных женщин рождались другие великие герои, полубоги, а от них рождались те, в ком еще меньше и меньше святости Рода, зато больше звериного начала, что в человеке…

Тулей поморщился.

– Как произошли все эти драконы, горгоны и прочие чудовища – знаю. Хоть и тцар. Могу же я знать то, что знает каждый мальчишка? Ты мне скажи про меч! Почему его нельзя?

– К этому и веду, – ответил Барвник торопливо. – Род позволил тем двумстам ангелам наплодить чудовищ, чтобы другие увидели пагубность такого пути. После чего послал верных ему ангелов, те низвергли неверных в глуби земли, а самого могучего, его звали Азазель, еще и придавил огромной скалой.

– Но при чем тут меч?

– Это его меч, – сказал Барвник. Тулей выкатил глаза.

– Его? А как же Хорс? Барвник отмахнулся.

– Хорс был просто последним, кто пользовался этим мечом. Он не бог, это с мечом обрел мощь бога. И стал богом! А потом великий чародей, который разломал этот меч, лезвие сунул под спящего Азазеля. Но этот меч, вернее тот обломок, не вытащить! Да, не вытащить… не разбудив Азазеля.

Тулей заметно побледнел, напомнил себе на всякий случай, что ему вроде бы ничего не грозит, но все равно по телу прокатился холод, словно оказался ночью голым на вершине мира. Даже думать, говорить о таких великих деяниях жутко простому человеку. А тцар, даже великий тцар, не вхож на небеса. Он так же прост, как и землепашцы.

– Но кто посмеет разбудить Азазеля? – проговорил он дрогнувшим голосом. – Это значит, пойти против самого Творца, создавшего мир, солнце и звезды! Населившего мир богами, людьми, создавшего свет и тень, день и ночь… Да, подлую вещь мы задумали. Бедный артанин!

Барвник сказал глухо:

– Но даже ножны этого меча обладают великой святостью. Город, в котором будут храниться эти ножны, станет неприступен. Разве этого мало?

Тулей тупо смотрел на кубок с вином. Затем тцарским голосом ответил:

– Да, этого достаточно.

– Нам только осталось, – уточнил Барвник осторожно, – оставить их в Куябе.

Придон заснуть не мог, метался по комнате, как попавший в клетку зверь. В окно смотрел тонкий серп луны, уже в другую сторону, крупные звезды сияли ровно, изредка подмигивали, от двух светильников шел ровный свет и распространялся сладковатый запах воска и меда.

Волнуясь, он впервые за много дней вспомнил о своей внешности, отыскал стену с большим зеркалом и долго рассматривал себя во всех обличиях: с выпяченной вперед нижней челюстью, нахмуренным, со вздутыми бицепсами или же веселым, с широкой улыбкой на лице, чтоб его белые ровные зубы блистали… лучше стать против солнца, тогда на загорелом лице белые ровные зубы блистают как молния в ночи…