Юрий Никитин - Артания

– Все равно нарвемся, – буркнул Тур. – Да и Придону вон интересно…

Придон ежился, черные снежинки больно нажгли кожу, плечи саднило и все зудело. Степь впереди без всякого перехода перешла в такую же ровную и бескрайнюю равнину… но только черную, без травы. В лицо пахнул горячий воздух, более горячий, чем дул раньше, словно там в черной степи только что отбушевал исполинский пожар.

Под подошвами сухо пощелкивала черная, выжженная земля. И с каждым шагом едва ли не суше, тверже. Почудилось, что сквозь плотную кожу проникает жар, но скорее всего мерещится. Хотя воздух здесь в самом деле суше и теплее…

Степь словно утоптали для гигантской несостоявшейся битвы. Ни ям, ни выбоин, напротив – он ощутил, что идет по такой же черной скале, только брошенной плашмя. Всмотрелся под ноги, но все в горячей черной пыли, ноги до колен черные, с блестящими искорками.

Всюду по степи проносились заморочники, похожие на струи тумана, только очень быстрые, живые. А подальше неспешно двигались пугающе огромные смерчи, встав на кончик хвоста, вертелись с огромной скоростью, изгибались, наклонялись, черные воронки смотрели в раскаленное пылающее небо, захватывая оттуда жар и красные угли, но иногда гибкие тела смерчей изгибались настолько, что черная земля с поверхности устремлялась в раструб целой тучей.

Придон первым заметил, что встречный ветер все усиливается, гонит навстречу пепел, несет серую пыль. Тур внезапно закричал, Придон увидел вскинутую кверху руку.

Тур стоял, странно согнувшись, над огромной плитой из черного камня. Придон вспомнил, что уже дважды или трижды натыкались на такие плиты, похожие на похоронные.

– Что там?

Тур молча указал на другую сторону плиты. Там из-под камня высунулась рукоять длинного меча.

Подошел Олекса, поморщился. С брезгливым выражением на лице потрогал носком сапога покрытую пылью рукоять.

– Меч?.. Неужели сюда мог забраться трусливый куяв? Тур возразил с негодованием:

– При чем здесь куяв?

– На топор не похоже… Как у тебя с глазами?

– Дурень, – сказал Тур зло. – Если в бою сломается рукоять благородного топора, ухватишься хоть за змею.

– Ага, – сказал Олекса задумчиво. – Значит, на него перла всякая местная нечисть с мечами… с чем же еще может быть нечисть?.. а наш лупил их, чем попадалось под руку…

Они постояли, склонив головы, Придон нарушил молчание:

– Те, кто его похоронил, ушли дальше.

Братья уловили в голосе их вождя страх и спрятанный упрек в их адрес. Молча поправили топоры за спинами и, наклонившись навстречу ветру, двинулись за ним скорым шагом.

Придон наклонил голову, шел прижмурившись, оставив узкую щелку между век. Ветер уже не трепал волосы, а дергал, свистел в ушах и бросал в глаза черный пепел. Со стороны туманного горизонта неслись призрачнные волны черной пыли, по самой земле струилась легкая поземка. Далеко на стыке черной земли и красного бурлящего неба вспыхивали столбы огня. Он чувствовал, что и дрожь под ногами начинается там, где горит и корчится в муках сама земля.

Справа один за другим поднялись смерчи. Один тут же вытянулся настолько, что Олекса и Тур шарахнулись в стороны. Тур не успел отбежать, и, если бы не упал плашмя и не вцепился в землю, унесло бы вместе с пеплом.

Смерч взревел, воздух пошел по кругу бешено, яростно, жадно хватая все, до чего мог дотянуться. Тур поспешно отползал, смерч поднялся вершиной и ударил в красные тучи. По всему стволу, похожему на кубок для пира, пробежал пурпурный свет, кубок налился горячей кровью туч и победно понесся по степи, вздымая черную пыль.

Придон в страхе ощутил, что передвигается как в лесу, полном хищных зверей. Любой из этих смерчей сомнет и разорвет на части, даже не заметив, надо исхитриться не попасться по дороге. А двигаются смерчи быстрее скачущих артанских коней.

Встречный ветер заставил идти, наклонившись вперед, как бык перед схваткой. В ушах свистело, волосы трепетали, словно прапор в руках скачущего всадника. Дорога поднималась, черную пыль змеиными струями несло навстречу, а когда снова размыкал веки, впереди тускло блестел уже камень, пощербленный, в мелких язвочках, со странными ямками и оплавленными, словно из воска, краями.

Подошвы твердо стучали по камню. Снова Придон ощутил, что снизу греет сильнее, чем обычно дает прогретая солнцем земля. Разве что снизу тоже нагревает солнце, черное солнце подземного мира?

Левую щеку сперва саднило, потом начало жечь, как будто на нее падали мелкие угольки. Он потрогал пальцами, там вспухло, мелкие частички острого песка иссекли кожу. Кровь выступила мелкими капельками и тут же пыталась свернуться, спасая плоть. Ветер и сухой песок срывали эти мягкие коричневые комочки, превращая щеку в ободранное кровоточащее мясо.

Он опустил голову и закрылся, как мог, ноги упорно несли наперерез волновым смерчам. Иногда ветер едва не опрокидывал, и тогда Придон начинал двигаться мелкими зигзагами, подставляя то один бок, то другой, стараясь не потерять направление. Над головой со скоростью летящей стрелы неслись огромные массивы раскаленных туч. В них уже не громыхало, а грохотало, часто сверкали тусклые оранжевые искры.

Олекса отплевывался, слюна вылетала черная и сухая, как спекшийся шлак. Тур прокричал с мрачным весельем:

– Жизнь трудна, но, к счастью, коротка! Олекса отмахнулся.

– Размечтался. Ты еще не знаешь, что там впереди. Тур сказал беспечно:

– Будет то, что будет. Даже если будет наоборот.

– Тебе бы в волхвы податься, – крикнул обозленный Олекса. – В самые что ни есть предсказатели!

Придон молча ломился сквозь эту стену из горячего ветра, а когда вместо жуткой черной равнины, выгоревшей до самого горизонта, появилось прекрасное лицо, он вздохнул глубже, словно перенесся в те куябские сады, нагнул голову и пошел быстрее, проламывая сопротивление ветра.

Тур заорал, что Придон обогнал их уж слишком, наддал, с огромным трудом догнал, хотел ухватить за плечо, придержать, дожидаясь Олексу, но пальцы остановились на полдороге…

Этот ребенок, которого должны были охранять и беречь, ломится через плотный встречный ветер, как могучий бык через камыши. В лицо летит не только песок, что обдирает кожу, но и мелкие камешки, однако Придон прет, ничего не слыша и не замечая, губы двигаются, что-то бормочет, словно старый дед, что разговаривает сам с собой или с давно умершими родителями, готовясь перейти к ним…

– Он создал, – услышал Тур горячечные слова, – Он создал женщину, чтобы мужчине поклониться…. Нет, создал женщину, чтобы мужчине было перед кем склонить колени…

Чтобы было кому поклониться, кому цветы и жертвы на алтарь!.. Но кто, из всех женщин на свете, кроме тебя, Итания…