Юрий Никитин - Артания

Грубый Тур ударил в дверь ногой. Та вздрогнула от неслыханного оскорбления, рухнула со страшным грохотом. Открылась на диво уцелевшая комнатка, даже не комнатка, а каморка. Пахло застарелой гарью. Под противоположной стеной уцелел стол, но от кресла мелкие щепки, в стене над столом зияют оплавленные дыры.

От их движений по всей комнате взлетали и кружились в воздухе тончайшие лохмотья серого пепла. Слева в углу большое глубокое кресло, покрытое вдобавок толстым роскошным ковром с затейливым рисунком. Придон подошел ближе, кресло изломалось, схлопнулось вовнутрь и превратилось в пепел раньше, чем ударилось о пол.

Олекса расчихался, серые хлопья закружились, как при сильном ветре. Рассыпалось и то, что выглядело как ложе, а затейливые одеяла стали цветной пылью. Странно, рассеянный свет не исчез, как не сгинул и старинный шкаф, перед которым на камне сидел человек.

Придон обошел с величайшей осторожностью, но человек не рассыпался. Мертв, мертв давно, кожа высохла и обтягивает кости черепа, глазницы смотрят провалами, однако сухие жилистые руки крепко зажали в ладонях лиловый камень размером с крупное яблоко. Пальцы почти без кожи, та прилипла к костям и почти слилась с ними. Человек сидит ровно, смерть не застала врасплох. Пустые глазницы смотрят на шкаф, где на полках вместо книг кувшины, чаши, кубки, чары, чарки и чарочки.

– Вот как гибнут чародеи, – прошептал за спиной Придона Олекса.

– К нему не рискнули войти, – предположил Тур. – Иначе бы здесь все разнесли! Да и над ним поглумились бы всласть.

– Камень, – спросил Придон, – что это за камень?..

– Камень украли бы в первую очередь! – сказал Олекса. – Но и посуду бы побили.

– Это да, – согласился Тур. – Посуду я бы тоже побил в первую очередь.

Олекса посмотрел на шкаф, плечи его зябко передернулись, согласился:

– Я бы тоже.

Придон сказал с горечью:

– Умерьте вашу ненависть к колдунам. Это был достойнейший человек. Возможно, он был артанином.

Пальцы колдуна цепко держали камень, но Придон кое-как высвободил, потер о штанину, добиваясь блеска, но любоваться некогда, сунул в заплечный мешок.

Тур оставался в тени, лица не видать, но Придону бросились в глаза крепко сжатые кулаки. Он чувствовал, что зубы Тура стиснуты, а в глазах ненависть к местным дивам и, конечно, к куявам, которые вообще гады и виноваты во всем.

Они вышли, хотя лучшее место для отдыха придумать было трудно. За это время черные смерчи стали крупнее, двигаются во всех направлениях, обходить их становилось все труднее. Красное небо с бешеными тучами вдруг вспыхнуло страшным холодным голубым светом, словно в мир вдвинулся исполинский айсберг. На землю пала призрачная леденящая душу тень, задрожала и пропала.

Небо снова стало красным, а темно-багровые сгустки туч неслись так же стремительно, как табуны огненных коней, грохотали, в их глубинах уже не искры вспыхивали, а постоянно блистал короткий огонь.

– Не нравится мне это, – сказал Олекса озабоченно.

– А мне нравится, – возразил Тур мощным голосом и привычно захохотал, широко разевал рот. – Навстречу звону топоров о чужие щиты и головы!

Перед ними внезапно возникла черная стена. Придон успел понять, что стена не возникла, а с огромной скоростью приблизилась, налетает, успел выкрикнуть:

– Буря!

Его подняло в воздух, завертело и швырнуло, как щепку. Он упал на твердое, прокатился, растопыренные руки тщетно пытались ухватиться за что-нибудь, пока пальцы не попали в щель. Он заорал от боли, поперхнулся. Рот до самых легких тут же забило пеплом и черным песком. Перед глазами вспыхнули искры, это шарахнуло головой, руку вывернуло, все же дотянулся и ухватился сразу двумя руками, висел, как над пропастью, а ветер выл, ревел, грохотал, визжал и снова грохотал. Потом Придон понял, что грохочет не ветер: совсем близко в землю ударило слепяще-белое небесное копье, зашипело, запахло рыбой, а черная плита мгновенно стала красной, щелкнула, лопаясь сразу в трех местах.

Молния давно погасла, а перед глазами стояла эта страшная картина, застывшая, будто навеки врезанная ему в мозг. В кромешной тьме слышался раздирающий уши свист, затем вой, грохот и страшный сухой треск. Со всех сторон обрушивались волны жара, ветер иссек кожу, а губы вывернуло так, что жгло огнем десны.

Он прижимался всем телом, цеплялся не только пальцами, засунув в трещину руки уже по локти, но и ребрами, коленями, всем существом. В черноте прыгали белые слепящие шары, шипели, как змеи, как брошенное в воду раскаленное железо. Иногда взрывались, и тогда он становился слепым, как курица в ночи. Шары лопались, лопались, земля горела, на него падали горящие брызги, и он кричал от ожогов.

Во рту стало солоно, но, когда попытался выплюнуть ком, ветер вбил в глотку мешок песка, раздув его, как стельную корову. Пальцы слабели, ураган медленно выдирал из расщелины Придон в страхе понимал, что это конец, сейчас со страшной силой швырнет о камни и расплющит, переломает все кости, от него останется только мокрое пятно, которое тут же высохнет…

Тишина обрушилась, как удар молота по голове. В ушах зазвенело, он потерял сознание, а когда очнулся, мир был тих, бесконечная плита блестит, словно вымытая ливнем, нигде ни единого смерча или даже жалкого смерчика, воздух чист и прозрачен, а на горизонте… зубчатые горы, которые до бури скрывались за призраками Пустыни.

Олексу заклинило между камней, что и спасло, хотя без сознания, но Придон вытащил, побрызгал из баклажки, Олекса вздрогнул и дико огляделся.

– А… буря?

– Какая буря? – спросил Придон. Олекса посмотрел затравленно:

– Черная!.. Страшная!

– Я ж говорил, не спи на ходу, – сказал Придон. – Пойдем искать Тура.

– А что он?

– Тоже мог… заснуть, – ответил Придон.

Тур лежал на черном камне лицом вниз, распластанный, как жаба. Из трещины в камне торчала потемневшая рукоять топора. Руки Тура были сомкнуты на рукояти, красные, распухшие, с содранной кожей.

Олекса с удивлением потрогал его носком сапога.

– В самом деле спит, – сказал он потрясенно. – Это что ж… мне в самом деле привиделось?

Тур вздрогнул и поднял голову. Придон и Олекса увидели лицо не просто красное, словно натертое кожей большой рыбы с острой чешуей, а сырое распухшее и кровоточащее мясо, на котором чудом уцелели глаза.

– И ему что-то привиделось, – сказал Олекса с лицемерным сочувствием. – Вон как его отделало во сне… Придон, что-то с ним можно сделать?

Придон достал баклажку, поболтал. Воды осталось всего на пару глотков.

– Сейчас узнаем, – ответил он с сомнением. – Если хватит…

Валуны и камни становились выше, попадались чаще. Вместо округлых глыб, похожих на шляпки грибов, высились настоящие каменные столбы. Придон улавливал очертания колонн, подобные держат свод дворца куявского тцара, но только подобные: эти впятеро шире, и даже с обломанными верхушками царапают острыми вершинами быстро бегущие тучи.