Вера Камша - Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню [litres]

– Ваше высочество, – вдруг подала голос Селина, – пожалуйста, посмотрите под ноги.

– Спасибо, – от души поблагодарила Матильда, лишь сейчас заметив подползшую к самым ногам лестницу. Пологую и невысокую, но навернуться можно и с такой. Вот красота бы была!

– Это что, зимний сад? – уточнила ее высокопреосвященства, на правах почетной гости первой преодолев коварные ступеньки. – Или, может, роща?

– Трудно сказать, – спустившаяся следом Кримхильде тронула подвешенную к чему-то вроде перекладины желто-зеленую бороду, – но я надеюсь, что вам понравится. Зимы у нас здесь длиннее, чем вы привыкли, а эта забава способна порадовать душу.

– Уже радует, – заверила алатка, озирая зал, в котором благородная, слегка закопченная старина соседствовала с бодрой позолотой, а многочисленные охотничьи трофеи – с большими, очень большими и огромными кадками, для крепости обтянутыми железными полосами. Сосны, елка с необычной серебристой хвоей, еще что-то похожее, но до невозможности корявое и ветвистое… Ага, а вот и можжевельник. – И как вам только удалось?

– Когда мне было лет шестнадцать, один из бывших женихов расщедрился на гайифские гобелены… Отец, не помню уже почему, ему отказал, но я увидела южные дворцовые сады и размечталась. Нет, не о замужестве, участь супруги меня никогда не влекла; мне захотелось остановить лето, только это было слишком дорого. Почти как небольшая война.

– И все же лето остановлено.

– Не больше, чем наполовину, ведь до конца мечты так никогда и не сбываются. Я смогла вытряхнуть дриксенское золото из ныне покойного мужа, после чего отец согласился отдать под мою затею пристройку к левому крылу дворца. Правда, отапливать столь большое помещение так, чтобы прижились южные растения, он отказался наотрез. Пришлось обойтись более или менее привыкшими к холоду.

– Хуже от этого не стало, – Матильда покосилась на стягивавшихся к пресловутой бороде дам. – Странные листья… Это плющ?

– Нет, ведь он не вьется. Мы зовем его… на талиг получится что-то вроде «ползущего по камням».

– В Алате так зовут именно горный плющ! Красив, паршивец, особенно на свету, в тени он просто зеленый.

– А он у меня есть! – похвасталась Кримхильде. – Так что совсем без юга я не осталась. Видите, в правом углу отгорожено? В стене прячется дымоход из поварен, поэтому там тепло без дополнительных печей. Ваше высочество, возможно, найдет там не только алатские плющи.

– А и впрямь, – Матильда ухватила за плечико Мэллицу, упорно не оставлявшую подружку. – Пошли поглядим, что же там алатского?

Девушка тревожно блеснула глазами, но все же пошла.

– Им надо поговорить, – шепотом объяснила Матильда, когда между ними и Кримхильдиным курятником встали кусты с мелкими кожистыми листочками. – Здесь это удобно.

– Это так, – кивнула гоганни и быстро заговорила: – Я должна сказать, я видела мужчину! Одетый как гвардейский, он шел по дворцу следом за нами. Он таился и не подходил близко, это опасно.

– И хорошо, что шел, – отмахнулась ее высокопреосвященства. – Дворцовым гвардейцам положено глядеть в оба и при этом не лезть на глаза. Скорее всего, ты вообще видела разных, а решила, что одного.

– Так может быть, – девушка, о чем-то размышляя, свела густые брови. – Я в самом деле не поняла, сколько воинов шло за нами. Если гвардейский защищает дочь своего короля, то это достойно и не несет угрозы. Гица Матильда, я боюсь змеи в душе нареченной Кримхильде. Она не любила мужа и была бы рада остаться с отцом, став для него всем, а затем унаследовать страну медведей, но появилась Сэль и отобрала важное. Это может породить беду для многих.

– А то Хайнрих свою дочку не знает! – Хотя может и не знать. У тебя у самой внук стервятником стал, а ты в нем все соколенка видела… – Селина-то что о будущей падчерице думает?

– Подруга не чувствует злобы, но зависть может быть рождена не сердцем, а умом. Садовник рубит мешающие деревья без ненависти. Нич… Я слышу шаги.

– Мне по этикету положены дамы, это наверняка они. – Матильда развернулась и неторопливо направилась в угол, где в самом деле бурел горный плющ. На сакацком солнце листья были бы винно-красными, ну так то на сакацком.

Шаги стали ближе, зашуршало, и из-за хмурого кабаньего чучела выбралась пара не первой молодости дам. Первая напоминала добродушную щуку, вторая – коршуницу или ястребиху. К общей прогулке они присоединились позже остальных и все время держались вместе.

– Доброе утро, – поздоровалась на талиг Матильда. – Мы не знаем гаунау и наверняка напутаем с титулами и фамилиями, так что давайте по-простому. Я или ее высочество, или гица Матильда, она – Мелания, баронесса Вейзель.

– Инга, графиня Хёглунд, – тут же представилась щука, – жена генерала Хёглунда.

– Кунигунде, баронесса Эспеллан, – коршуница поправила шаль, будто крыльями махнула, – жена генерала Эспеллана. Мы знаем талиг, его знают все.

– И правильно, – алатка подмигнула словно бы застрявшему меж кадок вепрю. – Ух какой! Кто брал и как? На рогатину, надеюсь?

Оказалось – и кто бы мог подумать, – брал кабана лично его величество, знавший в подобных забавах толк. Как и мужья обеих дам, похоже, оспаривавшие друг у друга звание лучшего охотника, само собой, за исключением короля. Любящие жены на глазах входили в раж, расписывая добытых супругами секачей и шатунов; чужеземные растения их то ли вовсе не занимали, то ли поднадоели, а вот Матильда выискивала зеленых земляков с удивившим ее саму удовольствием.

Фыркнув на агарисские мимозы, ее высокопреосвященства обогнула облезлый лимон, словно бы кормящий незрелыми плодами разинувшего пасть медведя, и обнаружила высокий ящик с бодрыми зелеными кустиками.

– Глядите! – весело потребовала алатка. – Вот, он и есть, наш родимый! Мэллица, помнишь? Он в Сакаци у южной стены рос, как раз за твоими качелями.

Мэллит не могла забыть невысокие кусты с мелкими, порождающими бесценный огонь цветами. То, что в Агарисе было сморщенными стручками и багровой, заточенной в склянки пылью, тянулось к синему небу и влекло быстрых, ярких, словно огонь, бабочек. Это было так странно, увидеть рождение перца перцев. И так чудесно.

– Я помню, – подтвердила гоганни, потому что вежливость требовала ответа. – Нет перца лучше алатского.

– И злее тоже нет, – подхватила та, что вновь стала близкой. Разговор делался приятным, и Мэллит захотелось рассказать, как и когда лучше использовать драгоценную пряность, но донесшиеся из большого зала излишне громкие голоса вынудили Царственную нахмуриться и обернуться к дамам. Казавшиеся решительными, сейчас они выглядели растерянными, точно повар, застигнувший на кухонном столе дворового пса.