Вера Камша - Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню [litres]

– Моя дорогая, я не могу назвать виной прозрение. Вы знаете, что в конце жизни он делал все возможное, чтобы отдалиться от супруги?

– Я редко бывала при дворе. Вас не волнует задержка вашего супруга? Если он накануне переволновался, это могло сказаться на сердце.

– Я бы почувствовала! Наш брак был должным образом оговорен, но свершился в Рассветных садах. Единственное, что его омрачало, это несправедливость, которую Лукас ощущал всю свою жизнь. Его не понимал собственный брат, о племянниках даже говорить не стоит. Они и думать не пожелали о разделении титула и нашли в этом поддержку ее величества. Вам никогда не бывало стыдно задним числом?

– Если и было, то я позволю оставить это при себе.

– А мы с Лукасом не стесняемся признавать, что были несправедливы к ее величеству.

– Не вы одни, до прошлой осени Талиг свою королеву не знал.

– До прошлой осени? А, вы об этой Ариго… Нет, я говорю об Алисе, которая была большей талигойкой, чем те, кто ее сверг. Королева ценила истинную кровь, и, разумеется, выскочки не могли ей этого простить. К чему это привело, мы сейчас видим. Нас с Лукасом оправдывает лишь то, что мы отвернулись от ее величества до ее падения, а не после, как большинство.

– И все же, – вильнула графиня Савиньяк, – меня беспокоит отсутствие вашего мужа. Мужчины слишком легко относятся к своему здоровью и до последнего остаются на ногах. Давайте пошлем справиться.

Маргарита-Констанция часто заморгала и поднялась. Она не желала справляться, но была готова успокоить собеседницу.

Комнаты, захваченные явившейся в пустующий Васспард парой, являли собой единую анфиладу с двумя входами и общей гостиной посредине. Некогда в них обитал дед Валентина, Вальтер предпочитал другое крыло, с окнами в ныне запятнанный убийством сад.

– Скажите, а вам не хотелось бежать из Васспарда?

– Простите?

– Здесь многие не были счастливы, здесь умирали молодыми…

– А… Мы не суеверны, а предавать родовое гнездо – верх безответственности. В этом смысле решение Валентина выписать архитекторов внушает определенные надежды, хотя, боюсь, предел этого молодого человека – набранный где попало полк. Бремя главы фамилии оказалось не по силам уже его отцу, а Вальтер получил титул в более приемлемом возрасте.

– Вот как? – призвала на помощь Бруно Арлетта. – Боюсь, за всей этой болтовней и сборами я так и забуду узнать, когда вы уезжаете?

Маргарита-Констанция уезжать вообще не собиралась, вернее, не собирался ее несравненный Лукас. Похоже, старый дурак, перед которым вчера едва не стало стыдно за подозрения, сообщить о требовании Валентина жене счел излишним. Старая дама ни на мгновенье не усомнилась, что ее спрашивают о вояже в Старую Придду, каковой не мог состояться прежде, чем будут готовы придворные туалеты.

Как Лукас думал выйти из положения, оставалось лишь гадать. Скорее всего, надеялся на то, что безалаберный Валентин окунется в свою безобразную войну и забудет о домашних делах, а может, и вовсе погибнет. Впрочем, доносы графиня тоже не могла исключить. Конечно же, не регенту, столь высокородный и хорошо воспитанный господин не стал бы иметь дело с диким кэналлийцем.

– Сударь, – Маргарита-Констанция все еще кокетливо постучала в дверь, видимо, кабинета, – мы вас заждались! А графиня Савиньяк оказалась такой выдумщицей! Представьте, она вообразила, что вам могло стать плохо! Не правда ли, мило?.. Сударь…

Благородная до последнего завитка дверь хранила гордое молчание. Графиня повела плечами и постучала вновь. Громко и отрывисто. Потом дернула дверь, та в ответ лязгнула, будто отругнулась.

– Сударь, – настаивала безупречная супруга, – откликнитесь! Сударь!

Арлетта завертела головой. Графская обитель выходила в проходную комнату, к которой с другой стороны примыкало что-то вроде приемной или гостиной. Шнур от звонка там, по крайней мере, имелся.

– Сударыня, – Арлетта ухватила упорно дергавшую дверную ручку спутницу под руку, – нужно вызвать слуг. Возможно, они что-то знают.

Слуги знали. Похожий, самое малое, на барона седовласый господин в траурной ливрее сообщил, что господин граф уже около часа как покинули кабинет. Нет, плаща и зимних сапог не надевали. Да, к ним приходили. Камердинер Питера-Иммануила передал записку от больного господина.

– Как трогательно, – в груди у Арлетты что-то кольнуло, но женщина заставила себя улыбнуться. – Видимо, ваш супруг не может оставить больного ребенка. Будет лучше, если вы вернетесь к себе, а я, с вашего разрешения, навещу Питера, возможно, ему в самом деле лучше повременить с отъездом.

1 год К. Вт. 3-й день Зимних Волн

Тренировка не заладилась с самого начала. Нет, они с Валентином работали на совесть и, пожалуй, сделали пару шажков к совершенству, имя коему Ульрих-Бертольд, но обычной радости это не принесло. Арно никак не мог отделаться от непонятной давящей тревоги. По физиономии Валентина что-то понять было трудно, но виконт успел привыкнуть к дружеским полушуткам друга, а сегодня Придд если и разжимал губы, то исключительно по делу. Арно столь же кратко отвечал, стараясь сосредоточиться на ударах, а беспокойство росло, и к концу занятия вымахало, самое малое, с Бабочку. Пригасить его какой-нибудь сторонней ерундой, вроде изысканий Кроунера, виконт не решался, чего доброго, станет еще хуже, разве что про книги для короля напомнить? С такими приключениями запросто забудешь, а выйдет некрасиво. И ведь не объяснить, из-за чего запамятовали. Питер – это тебе не Дурзье, которого только и остается, что прикончить. Братец Валентина может… должен выправиться, а с репутацией пусть и маленького, но убийцы, это куда труднее.

– Арно!

– Ау?

– Книги Карлу я подобрал, хочешь посмотреть?

– Меньше, чем вчера.

– Ничего, я через пару дней привыкну к мысли о… возвращении Габриэлы, а ты, – Валентин обтер разгоряченное лицо снегом, – еще раз привыкнешь ко мне.

– Да я вроде и не отвыкал. Мать говорит, ты догадался про ментора, как он умер. Не хочешь отвечать, турни меня к Леворукому.

– Какому именно?

– Настоящему, кошачьему! Еще и Ли я сегодня не вынесу.

– А я бы вынес. Именно сегодня и с огромным облегчением. Неприятная погода.

– Да уж…

Для оттепели не хватало тепла, для мороза – солнца и синевы. Тучи, снеговые, свинцово-серые, валили табуном, того гляди задавят. Серые стены, серые снега, серые мосты, только деревья черные и растрепанные. Пусто, тихо, будто и не день, будто тебя занесло в какую-то зачарованную дурь, где вроде что-то есть и при этом нет ничего. И в этой пустоте ворочается нечто, которому очень нужно тебя сожрать… Не от голода, а чтобы тебя вовсе не было. Нигде.