Вера Камша - Ветер и вечность. Том 1. Предвещает погоню [litres]

– Вижу, – Придд остановился, положив руку на эфес, будто к берегу мчался, самое малое, фок Греслау. Утки и лебеди истолковали задержку по-своему, торчавшие на льду придвинулись ближе, плавающие насторожились, а самые шустрые торопливо полезли из полыньи. Они привыкли в это время кушать, и не птичьим мозгам было уразуметь, что сейчас не до них. – Ты узнал?

– Так не видно ж ни кошки, хотя… Куртка вроде знакомая. Или нет? Не пойму…

– Это Питер в куртке Клауса, – Валентин удивленным не кажется, только усталым. – Мое бегство откладывается.

– Питер?! – на зрение Арно отродясь не жаловался, но в этих зарослях кого-то узнать… – Как ты понял?

– Неважно, это он.

Кусты раздвигаются, лиловый шарик осторожно скатывается на лед. Да, это Питер, физиономии пока не видать, но рост, сложение, манеры точно его.

– Что он тут забыл? – Ни на ближнем склоне, ни на покрывающем лед снегу следов не видно. – Идет от павильона, но туда-то его как занесло?.. Да еще в чужих одежках!

– Либо братья помирились, – взгляд Валентина шарит по льду, на первый взгляд беспорядочно, – либо вещи Клауса взяты без спроса. Тут, если тебе еще не рассказали, ключи бьют. Недалеко от нашего берега.

– Рассказали. Ты и рассказал, по-моему, раза три уже.

– Странно, но удачно. Что ж, надеюсь на твое благоразумие.

– Добавь «фамильное».

– Как тебе угодно.

Все спокойно, ничего не случилось и не случится! Подумаешь, мальчишка в чужой куртке бежит через замерзший пруд. Бежит не ахти как, машет руками. Пустыми, уже легче, хотя бросать нож или стилет учиться надо, и все же – зачем Питеру павильон? Как он вообще из дома выбрался, ведь сказано ж было, что болен и нужно присматривать!

– Зря ты «фульгатов» утром с постов убрал.

– Видимо, да.

Казалось бы, чего проще, обмолвиться за столом, что Питер не хочет в Альт-Вельдер и может сбежать, потому и солдаты. Не доперло – утром, понадеявшись на обычных слуг, отправили Барсука с Луи спать, да еще лихорадку сочинили. Только больной оказался шустрым.

Кругленькая фигурка предусмотрительно огибает заполоненный пернатыми обжорами край полыньи, отсюда уже не спутать, Питер и есть. Бежит, пыхтит, старается, только перехватить такого бегуна раз плюнуть. Было бы, если б не эти ключи.

– Арно, стой здесь.

– Да я в общем-то никуда не собираюсь.

– Разве?

Галдят неугомонные утки, важно лезет на лед главный лебедь, «большой северный громкотрубящий»… Белый снег, серое небо, черная вода. И лиловая курточка.

Питер уже проскочил мимо площадки с ведущей наверх лестницей, выходит, он сюда наладился? Да, похоже, еще с полсотни подпрыгивающих шажков, и младший брат замирает напротив старшего, выставив вперед ногу в слишком большом башмаке и скрестив на груди руки без перчаток. Красный, запыхавшийся и… довольный. Стоит, переводит дыхание и сверлит взглядом Валентина, только с Заразой играть в гляделки можно хоть до посинения.

Вроде бы все спокойно, но руки лучше держать свободными, и Арно прислоняет алебарды к ближайшему дереву. Шубу тоже лучше расстегнуть, так, на всякий случай.

– Итак, монсеньор, – звенящий крик рассекает тишину, – вы здесь. Вы все же соизволили меня выслушать. Не думайте, что я ослеплен вашим показным великодушием, и не пытайтесь меня остановить. Вы либо примете мои условия, либо будете жить с клеймом негодяя и братоубийцы. И отошлите своего клеврета, это дело нашей крови, которой вы, увы, недостойны.

– Вольное переложение Лахузы, – глава фамилии даже не думает смотреть на обличителя. – Очень вольное и очень слабое. Арно, ты спрашивал, что знал или подозревал ментор? Ничего. Мой младший брат просто пристреливался.

– Погоди, – в долетающую со льда выспренную чепуху лучше не вслушиваться, – мэтр умер если не от сердечной болезни, то от яда.

– Именно, – Придд поворачивается к очень кстати передислоцировавшимся птицам. – Они разочарованы, особенно лебеди… Как ты помнишь, в отношении яда из кольца Маргариты-Констанции неоднократно высказывались сомнения.

– Еще бы! Отрава могла выдохнуться или вообще оказаться каким-нибудь сахарком.

– То есть с этим была полная неопределенность, а молодой граф Гирке предпочитает действовать наверняка. Прежде чем установить арбалет, он несколько дней терзал пень. Прежде чем подсыпать отраву мне, он испытал ее на менторе, ведь тот был доступнее прочих. « Ничтожные жизни при необходимости могут и должны стать орудиями жизней великих… » На гальтарике это звучит величественней, но суть я передал верно, не правда ли?

– Ну, в общем да, передал. – А теперь, не оборачиваясь: – Давай я за Раньером сбегаю?

– Не стоит, мы скоро отсюда уйдем, Питер – как хочет.

– Как знаешь. – Приглядывать за паршивцем лучше незаметно для него. Уйти вдвоем и разделиться. Один караулит в кустах, другой бежит за «фульгатами», хотя героя, едва он останется один, потянет от воды в тепло. – Когда ты выучишь кэналлийский?

– Трудно сказать, язык довольно-таки сложный, но начну сегодня же.

– Каков будет ваш ответ, герцог? – Питер шагает вбок и вперед, и снова вбок и вперед. Похоже, решил, что его не слышно.

– Ваша жизнь принадлежит вам, можете делать с ней что хотите.

– О нет! – Домашний, не по росту одетый мальчик взмахивает руками и вновь скрещивает их на груди. Это даже не драма, это опера какая-то, только не смешно. – Вы, монсеньор, имели наглость распорядиться моей судьбой и судьбой моего малодушного брата, так извольте принять решение, глядя мне в глаза. Я жду.

– Питер!.. Монсеньор!.. – истошный даже не крик, вопль, и тут же шорох осыпающегося снега. По склону напрямик, чуть ли не кувырком, несется полуодетый Клаус. Ну вот и все братья Придды здесь, хотя некоторым бы лучше сидеть дома.

Холодно. Очень холодно, зыбко и серо. Пара изо рта почти не видно, глянешь в окно – оттепель, выйдешь из дома – зима, и какая злая! К ночи наверняка завьюжит, так что уехать поутру может не выйти, даже если все обойдется. «Обойдется?!» Оно уже обошлось, и нечего каркать.

– …подобной спешки. – Лукас в своих мехах кажется вздумавшей резонерствовать сосной. – Я исполню свой долг, хоть он мне и неприятен, и потребую от Валентина отменить эту нелепицу. Мальчики должны остаться в Васспарде под надлежащим присмотром. Конечно, выходка Питера-Иммануила возмутительна и будет строго наказана, я ни в коем случае не намерен объявлять о своем прощении раньше чем через неделю, но мальчика на этот шаг толкнуло порожденное бесчувственностью брата отчаянье, и я…

Чем старый «спрут» был хорош, так это тем, что, разговорившись, обходился даже без ответных «да-да-конечно», хотя сейчас лучше было бы обойтись без четы Альт-Гирке. Лукас бы запросто просидел в неприличном уединении еще час, за который вернувшийся с урока Клаус успел бы обнаружить в своей комнате ультиматум и передать Валентину. Теперь же шило безнадежно вылезало из мешка, а распалявшийся с каждым шагом граф, похоже, готовился к схватке за Васспард. К чему готовился сбежавший Питер, Арлетта не представляла, но за поднятую не ко времени тревогу она заслуживала самое малое шадди со сливками и графинями. Всеми, засевшими в гнезде Приддов.