Изабель Ибаньез - Лунная нить [litres]

– Кондеса, – снисходительно произносит он. – Будем знакомы, я жрец Сайра.

Пульс учащается, и рука инстинктивно тянется к рукоятке меча. София судорожно вдыхает. Это второй человек после короля. Теневая фигура, стоящая за самыми сумасбродными указами Атока. Мучитель, разрушающий жизни при помощи своей кровяной магии.

Он останавливается прямо перед моей лошадью и проводит указательным пальцем по ее шее. Я замираю, внимательно наблюдая за его руками.

– Ты должна была прийти одна, – непринужденно замечает он.

Я стискиваю зубы и напрягаюсь. Жрец отходит от лошади. Мне становится не по себе; по рукам пробегают мурашки. Мое внимание привлекает серебристая вспышка в темном окне. О нет. Мимо меня пролетает что-то тонкое и длинное. Я вскрикиваю: стрела выбивает Софию из седла, и она падает на землю, сильно ударившись головой. Кровь льется из раны в ее груди; на белом камне остаются крупные алые пятна.

КРЕПКО ЗАЖМУРИВАЮСЬ. ГЛАЗА говорят одно, разум – другое. Это неправда. Этого не может быть.

Дрожа, я соскальзываю с лошади и падаю на колени рядом с Софией. Она смотрит на меня. Из носа и рта льется кровь; длинные, похожие на змей струи стекают по щекам и шее. Она бьется в судорогах, и за несколько мгновений моя юбка пропитывается ее кровью, прилипая к ногам. Слишком, слишком много крови. Стрела попала в грудь, рядом с сердцем. Если попытаться вытащить ее, София умрет еще быстрее. Но, может, мне удастся хотя бы остановить кровотечение? Я тянусь за стрелой.

– Не надо, – задыхаясь, говорит София. – Я уже мертва.

Я хватаю ее за руку. Холодная как лед.

– Нет.

– Кондеса, – шепчет София слабым голосом, словно она уже стала призраком. – Спаси мою маму…

Кто-то грубо отталкивает меня. София, захлебываясь, хватает губами воздух и затихает; я не вижу ее в момент смерти. Они отняли у меня ее последний вздох – как всё и всех, кого я уже успела потерять. Моих родителей и дом, город, который я так любила, возможность быть самой собой. Это я позвала Софию. Она погибла из-за меня.

Инстинкты берут верх. Я давлю каблуками пальцы, бью локтями в животы. Царапаюсь и брыкаюсь, пока чертовы лаксанцы оттаскивают меня от Софии. Глаза наливаются кровью. Я луплю солдат по спинам, со всей силы ударяю по кадыкам и заламываю руки. Мои удары несовершенны, небрежны, исполнены злобы и отчаяния. Прибывает подкрепление. Я окружена. Но у меня в сапогах еще спрятаны короткие кинжалы, и благодаря Ане я хорошо знаю, что точные удары могут ранить не хуже меча. Наклонившись, я тянусь к правому сапогу.

Жрец выступает вперед, и время замедляется.

– Довольно, кондеса, – говорит он, высокомерно подняв подбородок и пристально наблюдая за мной.

Теперь у меня по кинжалу в каждой руке. Еще два спрятаны в сапогах. Грудь вздымается и опускается в такт учащенному дыханию. Но внезапно я ощущаю приступ удушья, будто кто-то схватил меня за горло; затем – нарастающее давление, от которого скрючиваются пальцы на ногах. Жрец лишь поднял указательный палец, и этого оказалось достаточно, чтобы лишить меня воздуха. Я замираю.

– Вот и все, – с холодной улыбкой произносит Сайра. – Тебе конец.

Я крепко зажмуриваюсь. К горлу подступает тошнота. Жрец ослабляет хватку, и я судорожно вдыхаю воздух, пропитанный запахом свежей крови. Пульс замедляется; я постепенно прихожу в себя от боли и шока и остаюсь наедине со страхом и чувством вины, которые сплелись, словно оставленные без присмотра обрывки шерстяных ниток. Когда я наконец открываю глаза, передо мной предстает настолько угнетающее зрелище, что хочется засмеяться. Я окружена двенадцатью лучниками со стрелами наготове. Их изумленные лица выражают ужас. Те, кого мне удалось ранить, отползают или, хромая, ковыляют прочь.

Я совершила ошибку. Я должна вести себя как кондеса, а не боец сопротивления. Нужно усмирить бунтарский дух Химены. Каталина не стала бы вступать в бой. Ей подобает молчаливо гневаться и лить слезы от бессилия, не теряя при этом достоинства. А я, как последняя дура, дала жрецу и его прислужникам лишний повод для подозрений, хотя София говорила, что надо быть сильной и не принимать поспешных решений. В качестве двойника Каталины я могу стать главным оружием в борьбе против Атока – если он будет считать меня смиренной и покорной.

Жрец останавливается на расстоянии вытянутой руки. Он легко может убить меня прямо сейчас при помощи кровяной магии. Но я знаю, что он этого не сделает. Я здесь, чтобы стать женой его короля. Восстанавливаю дыхание, и бешеное сердцебиение постепенно замедляется. Прячу кинжалы обратно в сапоги. Один из стражников поднимает с земли меч Софии, запятнанный ее кровью. Ее отсутствующий взгляд будет преследовать меня вечно. Я крепко зажимаю рот рукой. Это оружие Аны, и будь я проклята, если позволю лаксанцу прикоснуться к нему. Я медленно опускаю руку и сжимаю кулак.

– Верните меч, – обращаюсь я к жрецу.

Он бросает взгляд на оружие в мясистой лапе стражника.

– Ты закончила представление?

Злобно шиплю в ответ. Представление? Так это называется? Сайра свысока наблюдает за мной и гаденько ухмыляется. Стиснув зубы, коротко киваю.

– Тогда иди за мной. А я, может быть, прослежу, чтобы он не потерялся.

Вранье. Я больше никогда не увижу меч Аны. Он пропал навсегда. Как и София. Кажется, будто сегодня у меня вырвали сердце, оставив в груди зияющую дыру.

Жрец круто разворачивается. Словно по команде, ноги несут меня следом за проклятым лаксанцем. Я делаю это ради Каталины – моей будущей королевы, моей лучшей подруги, моей сестры, о которой я всегда мечтала, и единственной живой души, которая знает меня настоящую.

Стражники по-прежнему направляют на меня стрелы. Ни один из них даже не ослабил тетиву. Я все вижу. Замок выглядит совсем не так, как в моих детских воспоминаниях. Нет больше белых камней, которые было так приятно гладить кончиками пальцев. Нет больше свободного пространства. Вместо этого лаксанцы раскрасили все в яркие цвета, от которых рябит в глазах: один коридор – ярко-желтый, как плод маракуйи, другой – тревожно-красный, как сырое мясо. Если над фасадом замка работал трезвый человек, то интерьеры явно оформляли, хорошенько напившись пива.

Куда ни глянь, повсюду пестрые изображения лаксанцев, тропических цветов, попугаев и лам. В каждом углу – растения в горшках; в носу свербит от ароматов ванильных, апельсиновых и эвкалиптовых свечей. По пути нам встречаются собаки, кошки и даже мул. Верните белый! Здесь невозможно дышать.

Стражники напирают с обеих сторон. Жрец щелкает пальцами и указывает на сутулого парня, застывшего в дверном проеме перед просторным фойе. Один из стражей дергает меня за локоть и заставляет резко остановиться. Я шиплю себе под нос проклятия.