Александр Бушков - Майор и волшебница

— Живой?

— А то!

И разъехались, радуясь, что оба живые. Поскольку на этом служебные заботы кончились, весь день до вечера, как водится, будет отведен на обустройство, а время детское, половина пятого, можно было подумать и о том, как немного выпить — после той мясорубки, что творилась с утра, пользительно, чтобы легонько успокоить нервы… Не нами придумано, не на нас и кончится. Да и Вася Тычко, мастер на все руки, должен был подыскать где-нибудь на окраине маленький тихий домик для нас четверых, вроде того, который мы утром покинули — наверняка навсегда.

«Опель Адмирал» ждал меня, где и условились, возле памятника какому-то рыцарю в латах, не исключено, что королю (поверх шлема у него красовалась явная королевская корона — обруч с зубцами). Никакой памятной доски при нем не имелось — видимо, подразумевалось, что каждый истинный немец должен и так эту историческую персону знать с малолетства.

Я распахнул дверцу, с удовольствием плюхнулся на мягкое кожаное сиденье и блаженно откинул голову на спинку, прижался к ней затылком. Линда смотрела на меня сияющими глазами, но без малейшей тревоги — ну да, сама ж предсказывала, и я ей верил…

— Линда, — сказал я, перекатив голову в ее сторону, — ты, случайно, не знаешь, что это за хмырь в латах?

— Конечно, знаю, — сказала она словно бы даже чуточку обиженно. — По истории у меня как раз были отличные отметки. И в городе этом я не раз бывала. Это Генрих Птицелов.

Ну, я его смутно помнил — что-то из раннего германского Средневековья, а прозвище получил за то, что любимой его забавой было ловить птиц в силки. Странно только, что ни одна жертва его охотничьей страсти присутствия на монументе не удостоилась.

— С нашими воевал? — деловито спросил Вася Линду.

— Ни разу.

— Ну, тогда пусть стоит, — великодушно разрешил Вася.

— Вася, — сказал я, — что там у нас с запасами?

Он понял мгновенно и ответил лихо:

— А когда это у нас не было запасов, товарищ майор? Прикажете маленький достархан соорудить?

— Именно что маленький, — сказал я, откидывая столик.

Он проворно извлек бутылку коньяку — из тех старых трофейных запасов, — наполнил два стакана: один почти до краев, другой на палец, для Линды. Себе, разумеется, не налил: субординацию понимал четко, ординарец в присутствии командира пить не должен, разве что уж выйдет какой-то особый случай. И четко просекал неписаный статус Линды, пусть и носившей солдатские погоны. Ну, насколько я его знал, вечером потихоньку наверстает, скорее всего, с кем-нибудь из корешей из разведвзвода…

Я принял у него бутерброды, первым делом передал один Линде. Мелькнула мысль: а вдруг ей будет неприятно пить за взятие нами немецкого города? Нет, преспокойно взяла стакан. Быть может, ей было по душе, что и этот город остался целехоньким — сколько развалин повидала…

Я медленно вытянул полстакана, откусил микроскопический угол от бутерброда. Снова, как множество раз, медленно отпускало сумасшедшее напряжение боя. Я верил Линде, но все равно, пройти через такое — сжечь сколько-то сантиметров нервов…

— Что там с домом, Вася? — спросил я, прикончив стакан.

— Все в ажуре, товарищ майор. Не на окраине, но и не в центре, двухэтажный, малость побольше того, где мы последний раз жили. И хозяева имеются, но не похоже, что от них будет беспокойство — старик со старушкой, божьи одуванчики. Перепугались, конечно, оба, старикан мне даже приволок глобус и парочку географических атласов. Кое-как объяснились на пальцах. Указки там у него, карты… Я так понял, всю жизнь географию преподавал, доказывал мне, что он человек совершенно мирной профессии. Ну и ладно, пусть живет. Я ему показал, что вы мне в записной книжке еще когда написали. Не сказать, чтобы обрадовался, но трястись, как овечий хвост, перестал. Ничего, прикормим — повеселеет…

— Ну, тогда поехали к твоему географу, — сказал я. — В самом деле, прикормим, по-немецки поговорим — повеселеют, первый раз, что ли.

Действительно, я ему давненько уж написал в записной книжке несколько немецких фраз: «В вашем доме на какое-то время остановятся на постой советские военнослужащие. Вам не будет причинено никакого вреда. Извините, война».

Линда вдруг спросила каким-то непонятным тоном:

— Теодор, у нас есть минут двадцать свободного времени?

— До самого вечера, — сказал я. — А что?

Ее голос стал прямо-таки умоляющим:

— Теодор, можно я — совсем недолго — посмотрю ратушу? Мало того, что это памятник архитектуры, это еще и историческое место. Там в восемьдесят первом канцлер Бисмарк выступал перед магистратами, депутатами ландтага и дворянами округа. Это историческая речь, о ней во всех учебниках написано… Говорят, конференц-зал сохранился в полной неприкосновенности: и кресла, и кафедра, с которой выступал канцлер… Я бы только немножко посмотрела… Отец рассказывал, что еще при Веймарской республике туда пускали экскурсии, а при нацистах перестали… — Ее голос прямо-таки звенел от волнения. — Я бы посмотрела совсем недолго… Теодор, если можно…

— Пожалуйста, — пожал я плечами. — Свободного времени у вас столько, что девать некуда, по крайней мере, сегодня…

Ее очаровательное личико прямо-таки просияло, она подалась ко мне, но в последний момент покосилась на Васю с Кузьмичом и воздержалась от вещественных выражений благодарности. Я подумал: в конце концов и мне не мешает чуточку развеяться после всего сегодняшнего. Побачим, что там за зал и кафедра, с которой выступал железный канцлер…

— Кузьмич, — сказал я, — ты, случайно, не знаешь, где ратуша?

— Чего ж не знать, — буркнул он. — Проезжали мимо, когда по городу с Васей колесили. Найду.

— Вот и давай туда.

— Если пустят, — сказал Вася.

— Это как? — спросил я с живым интересом. — Что ты опять выведал, всезнайка?

— Да ничего особенного, товарищ майор, — сказал Вася. — Этот памятник архитектуры — огромадное здание в три этажа. Причем самого что ни на есть канцелярского назначения. Там и комдив разместиться может, и штаб дивизии, и, говорят, еще дивизионная разведка, и радисты. Очень удобный домина, вот Линда говорит, даже зал для заседаний есть. А потому, едва мы сюда вошли, там саперы шуровать начали чуть ли не всей ротой. Надо ж как следует проверить, не подсунули ли чего фрицы — не военторг там будет дислоцироваться в конце концов…

— Действительно… — сказал я.

Между прочим, этот прием в Отечественную первыми пустили в ход как раз мы. Оставляя Киев, заложили несколько мощных зарядов в те здания, которые, по всем расчетам, немцам приглянутся для размещения многолюдных и серьезных учреждений. Они и приглянулись. А когда наши об этом узнали от разведки… «Радиомины Бекаури», слышали? Ну вот… Лежит она себе, никого не трогает, а потом из Москвы посылают короткий радиосигнал — и срабатывает она, голубушка, в лучшем виде. Многих солидных бобров немцы тогда недосчитались, в том числе в довольно высоких чинах. Солидные были здания, а остались от них одни руины, а под руинами — всякая немецкая сволочь не из простых свиней свиньи…