Генри Олди - Если герой приходит [СИ litres]

Закат тлел далекой полоской углей. Угли седели, превращались в золу. Во дворе сгустились тени. Их разгонял свет факелов в руках горожан. Ветер трепал пламя, блики метались по двору, по ступеням лестницы. Превращали лица людей в морды гримасничающих демонов:

– …по ночам прилетает!

– …третьего убил! Насмерть!

– Филомела-красильщика!

– Грудь копытом проломил…

– А Телефу – голову!..

– Ликаону тоже…

– Вот же тварь крылатая!

– Медузий последыш!

– Ему тут что, медом намазано?!

– Народ гибнет!

– Надо что-то делать, басилей!

– Верно!

Отец задумчиво смотрел на толпу сверху вниз. Отвечать не спешил, ждал, пока угомонятся. Перекрикивать? Ронять достоинство? Еще не хватало! Сами распалились – сами утихнут. Тогда правитель и скажет свое веское слово.

За спиной отца смутно проступали из темноты мужские силуэты. Кое-кто – с оружием в руках. Приглядевшись, я узнал Алкимена. Остальные – дворцовая стража. Так, на всякий случай.

Слухи о том, что по ночам в акрополь прилетает Пегас, ходили по Эфире уже с полгода. Поначалу в это не верили: мало ли, что болтают? Зато все чесали языки, обсуждая родословную крылатого коня, подробности его появления на свет и все, что этому предшествовало:

– Медуза родила! Горгона…

– А то я не знаю…

– От Посейдона!

– А то я не знаю…

– Черногривый ее силой взял…

– Какое там силой?! По согласию!

– Поди не согласись…

– Я бы не согласился! Я бы…

– Станешь ерепениться, в камень обратит…

– …если силой брать, тем паче обратит…

– А то я не знаю…

– Бог! Истинный бог! И не побоялся!..

– Страшилище! Жуть жуткая! А он ее…

– Истинный бог!

– …в облике жеребца взял!

– Покрыл, дуралей. Жеребцы кроют…

– Потому конь и родился…

– Ага, с крылами…

– А то я не знаю!..

Насчет страшилища я мог бы поспорить, но благоразумно помалкивал. В боевом облике те Горгоны, которых я видел, были – чешуя, клыки, когти. Ужас кромешный! Про змей на головах и речи нет. А потом ничего, симпатичные стали. Плечи, грудь. Ног не рассмотрел, врать не буду. Это я тогда маленький был, ничего не понимал. А сейчас я большой, все понимаю. Медуза младшая, значит, лучшенькая. Если когти втянуть, чешую убрать, а главное, змей завить локонами – любой польстился бы, не один Посейдон.

Время шло, слухи не утихали. Очевидцы с пеной у рта клялись, что своими глазами видели белого крылатого коня у источника Пирена. Всем известно: вода в источнике такая, что раз попробуешь – никакой другой не захочешь! Вот Пегас и повадился…

Где очевидцы, там и охотники. Всякому лестно изловить крылатое чудо! Изловить, укротить – и продать Главку Эфирскому, знаменитому лошаднику, за большие кучи золота.

Очень большие! С Олимп вышиной!

Ну и удаль свою показать, героем прослыть – не без того. Вино, выпитое в ближайшей харчевне, кружило голову бесшабашной дурью, толкало на подвиги. Ни один из ловцов Пегаса не отправился к источнику трезвым.

Ни один не вернулся живым.

Случалось, приятели несостоявшихся героев, а вместе с ними и досужие зрители, видели, как крылатый конь расправлялся с горе-ловцами. Видели, разумеется, с безопасного расстояния.

– А скажите мне, почтенные граждане Эфиры, – голос отца был тих и ласков, – что красильщик Филомел делал ночью в акрополе?

Услышали все.

– Так Пегаса ловил, господин!

– Не случайно проходил мимо, верно?

– Нет! Не случайно!

– Вот ведь молодец! Не спал ночью дома, как все порядочные люди?

– Не спал! Бодрствовал!

– Вино пил?

– Пил! Ох и пил!

– А знал ли упомянутый красильщик Филомел о печальной судьбе Телефа? Ликаона?

– Как не знать, господин! Чай, все знали!

– Весь город об том шумит!

– Еще похвалялся: они, мол, неумехи, туда им и дорога! Не чета мне…

– Так что же погубило красильщика Филомела? Что, почтенные граждане?

– Так Пегас же, господин!

– Дурость его погубила! Вино! Знал, что Пегас уже двоих убил?

– Знал…

– И все равно пошел?

– Ну да, пошел…

– Так чего вы от меня хотите? Всем глупцам Эфиры ума в головы вколотить? К каждому дураку стражника приставить? Нету у меня столько стражи, сколько дураков в городе! Могу закрыть вход в акрополь после заката. Для всех без исключения! А если кто после этого тайно полезет…

Алкимен вышел из теней, встал рядом с отцом в зыбком свете факелов. За моим плечом кто-то горестно вздохнул. Мама? Да, она тоже была здесь. Даже не заметил, как подошла. Куда ты смотришь, мама? Ага, на Алкимена. Зачем ты так на него смотришь? Будто прощаешься…

– Но как же, господин?..

– Пегас же!

– Он это…

– Кучу народу стоптал!

Пегас. Крылатый конь. Сын Посейдона и Медузы Горгоны.

Я помню твои слова, наставник Поликрат. «Ищи такое дело, чтобы обо всем забыть. Иначе пропадешь.» Спасибо за науку, старый воин. Я, Гиппоной-лошадник, сын Главка-лошадника, нашел себе дело, о котором ты говорил.

Пятьдесят три колонны.

Тридцать семь снаружи, шестнадцать внутри. Бараньи рога капителей. Легкость, изящество. Уже не ясень и бук: пентеликонский мрамор. Со дня смерти дедушки Сизифа прошло достаточно времени, чтобы корабли по морю и телеги по дорогам успели доставить камень в Эфиру, а каменщики с резчиками закончили порученную им работу. Колонны уходят во тьму: роща, посвященная мертвецу. Стволы еле заметно мерцают, отражают лунный свет. Ровные стволы с плоскими кронами, в природе таких не бывает.

Черное и белое. Белое и черное.

Колоннада портика вокруг источника Пирена.

В роще бродит белая тень. Приближается к чаше фонтана, отдаляется. Я надеялся, что услышу цокот копыт. Нет, не слышу. Думал, увижу могучего жеребца, рядом с которым забияка Пиррий – мул, а лютый Агрий – вьючный осел. Нет, не вижу. Мощи не вижу, силы. Кто бы ни бродил под сводами портика, он скорее уж сродни фессалийскому пиндосу , уроженцу речных долин Пинда. Тьма скрадывает очертания, но все, чего я не вижу, я легко могу представить. У отца в конюшнях есть такие. Мелкие: меньше пяти подесов в холке, меньше десяти талантов [77] Подес (ступня) – 30 см. Талант – мера веса, около 26 кг. весом. Серые, гнедые, вороные. Белых нет, врать не стану. Круп, помнится, слабый, туловище легкое, узкое, спина длинней обычного. Глазки маленькие, злые. Норов не из лучших: пиндосы – своенравные упрямцы. Хотя в горах лучше пиндосов не найти никого – папа говорит, они прыгают как критские козероги. Я на Крите не был, но папе верю.

Ты такой, Пегас?

Большой конь не прошел бы там, где сейчас ходишь ты.

Луна прячется за облаками. Тень бледнеет, сейчас легко представить, что это вовсе и не конь. А кто? Я, кто же еще?! Я смотрю на себя самого, прячась на дальней, северной стороне площади. Между нами – блеск плит, вытертых ногами горожан. Радуйся, маленький Гиппоной! Тебе восемь лет, скоро девять. Ты только что сбежал из дома, обидные слова матери горят в твоем сердце. Львица, Горгоны, встреча с Гермием – это все будет потом. А что сейчас?