Сергей Малицкий - Тени Богов. Избавление [СИ]

— Почему? — спросил Скур.

— У нее было больное сердце, — пожала плечами Гледа. — Некоторые песни, как она говорила, заставляли его сжиматься.

— Ты должна делать то же самое, — сказал Скур. — Гладить живот, петь песни, разговаривать, называть… ее по имени. Имя придется придумать.

— А если я… — Гледа сглотнула, — полюблю это дитя?

— Это было бы неплохо, — сказал Скур.

— Зачем мне любить чудовище? — спросила Гледа.

— Чтобы в тот миг, когда чудовище захочет тебя сожрать, оно бы задумалось, — объяснил Скур. — Хотя бы на секунду. Знаешь, любовь — это такая штука, о которую может споткнуться даже чудовище. Хотя, я бы не рассчитывал.

Сторожка и дозорная башня возле альбиусского менгира были сожжены. Ло Фенг придержал было лошадь, чтобы осмотреться, но Моркет махнул рукой вперед:

— Лучше как можно дальше проехать сегодня, чтобы завтра прибыть в Альбиус пораньше. Этот менгир больше не излечивает. Впрочем, он и раньше не больно-то помогал.

— А ты? — прищурился Ло Фенг. — Ты сам не можешь испить его силы?

— Могу, — кивнул Моркет. — Но это будет равносильно присяге тем, кто продолжает эту кровавую смуту. Пока я этого не делаю, я невидим для них. Если я это сделаю, но не покорюсь им, они постараются меня уничтожить.

— У них есть для этого оружие? — спросил Ло Фенг, косясь на глевию Моркета.

— Оружия нет, — согласился Моркет. — Или я не знаю о нем. Но у некоторых из них есть сила, достаточная для этого. К тому же, если однажды это оружие появилось и было использовано в Опакуме, почему оно не может быть сделано снова?

— Неужели тебе не хочется вновь почувствовать всесилие жнеца? — поинтересовался Скур.

— Что ты знаешь о всесилии, колдун? — помрачнел Моркет. — Или думаешь, что паруса, которые надуваются ветром, грезят собственным величием? К тому же… Спроси хотя бы свою подопечную. Спроси Гледу, которой еще в Альбиусе я частенько любовался. Особенно, когда ее папенька выводил из казармы роту ее ровесников на утреннюю пробежку, и она всегда бежала среди них в первых рядах. Спроси, что случилось, когда я столкнулся с ней и ее отцом на площади у ратуши?

— И что же тогда случилось? — посмотрел на Гледу Скур.

— Ничего, — еле слышно выдохнула она.

— В том-то и дело, — сплюнул Моркет. — Ничего. А случиться должно было. И она, и ее отец должны были распластаться ниц передо мной! А они устояли. И я задумался, могу ли устоять я сам?

На том месте, где несколько недель назад лежала груда тел, и где Торну пришлось добить умирающую женщину, и где все еще были темными от крови и земля, и камни, Гледа придержала на несколько секунд коня. Почему-то ей показалось, что непоправимое Торн совершил именно здесь, не в Урсусе, не в Опакуме, не у ворот Альбиуса или еще где-то, а именно здесь. И, не снимая руки с живота, она попросила прощения за своего отца.

Деревня Гремячая, что начиналась за ближайшими скалами, была мертва дважды. Она лишилась не только жителей, но и домов, которые оказались сожжены. Стайн покачал головой, пробормотал что-то о том, что пока шла битва в Опакуме, королевство Одала вовсе не утопало в благоденствии, и повернул на восточную дорогу, что вела к Альбиусу мимо Змеиного источника. Возле него, укрывшись за скалами неподалеку, отряд и встал на ночевку. Летние сумерки оказались поздними, но короткими. Гледа с трудом поела, села, привалившись спиной к нагревшемуся за день на солнце камню, и вытянула ноги. Возле нее присела и Андра. Фошта и Стайн встали в дозор ближе к дороге. Ло Фенг остался у костра. Скур и Ашман переговаривались о чем-то неподалеку. Моркет подошел, подмигнул Андре, которая положила руку на рукоять меча, присел напротив Гледы на корточки.

— Сколько тебе? Семнадцать?

— Что? — спросила она. — Рановато для того, чтобы становиться матерью?

— По мне так да, — серьезно ответил он. — Все-таки ответь мне, как ты устояла?

— Я отвечу, а потом окажется, что это единственное, что тебя интересует, — тихо засмеялась она. — Ты обратишься в Дорпхала, сделаешь нас зверьми и отправишься с поклоном к своему воеводе.

— У меня нет воеводы, — покачал головой Мортек. — И тот бог, что живет в тебе, не воевода мне. Теперь не воевода, хотя был им, была им, пока я не знал, что она собой представляет. Хотя она и может стереть меня в порошок. Она была воеводой для Чилдао. Та, правда, как-то вырвалась из-под ее руки. Но как и надолго ли — я не знаю. Как ты устояла?

— Я дочь своего отца и своей матери, — пожала она плечами. — Я не слишком интересовалась своими предками… Точнее, все откладывала это. Но… однажды мой отец попал в пелену.

— На корабле? — спросил Мортек.

— Нет, — покачала она головой. — На острове.

— Тогда я знаю про этот случай, — ответил Мортек. — Лишь в одном месте пелена, что отделяет Терминум от остального мира, проходит по земле. Но там твоему отцу помогли. Кто-то дал ему силы. Кто-то из низших умбра. Из курро. Беглецов. Хотя твой отец все равно совершил невозможное.

— То, что ему помогли, говорит лишь о том, что не все умбра — мерзость, — сказала Гледа. — А может быть, даже большинство из них.

— Ты намекаешь на ту дюжину, что остановила жатву у тройного менгира семь сотен лет назад? — спросил Мортек.

— Не только, — с трудом произнесла Гледа, ей казалось, что гореть огнем у нее начинают уже и скулы. — А Амма? А… Бланс? А Карбаф? Святые боги! А Раск? Или… как его… Чирлан! Да и Чилдао…

— Скажи еще Зонг, — усмехнулся Мортек. — Амма, да и твоя недавняя подруга Рит должна была его знать под именем Оркан. Все так, Гледа. Но не могу не заметить, что те, кто остались — куда как ужаснее всех тобой перечисленных.

— И ты тоже? — спросила Гледа.

— И я тоже, — кивнул Мортек. — Кстати, Атраах, который по собственной дурости лишился жизни и воплощения в Опакуме, в человеческом облике был вполне себе приличным парнем. Слегка заносчивым, самолюбивым, но без хитрости внутри. Честным. Даже простоватым.

— Кому от это легче? — спросила Гледа.

— Никому, — засмеялся, разведя руками Мортек. — Но разве мы ищем легкости?

— Ты сказал, что самое страшное впереди, — выдохнула Гледа, помолчала и добавила. — А потом добавил, что и это будет еще не самое страшное. Самое страшное будет потом, еще позже. Что ты имел в виду?

— Это просто, — ответил Мортек. — Твой ребенок меняет тебя. Меняет твое тело. Готовит тебя к родам, поскольку это не простые роды. Закаляет тебя. Делает из тебя кого-то вроде умбра. Чтобы ты добралась не до места, а до назначенного срока целой и невредимой. И когда я говорил о страшном, я имел в виду твою голову, твое сердце. Это переносится тяжелее всего. Завтра тебе придется нелегко. Но я буду рядом. Хотя и не думаю, что моя помощь понадобится именно завтра.