Хафса Файзал - Охотники за пламенем [litres]

– Почему ты всё время об этом спрашиваешь? Неважно, кто из нас его убил; намерение было у обоих.

– Будь он с нами сейчас, ты бы убил его?

Что-то в душе надломилось, когда принц опустил голову – движение, незначительное для любого другого человека, но ставшее ошеломительной демонстрацией поражения для хашашина. Ведь в отличие от того момента, когда его пытали кочергой, сейчас он полностью контролировал эмоции.

– Чудовище всегда будет рабом своего хозяина. Даже если у этого хозяина есть собственный хозяин, – сказал он.

– Но у чудовища есть сила , – возразила Зафира. Тоска избороздила его лицо морщинами. – Сила, чтобы вырваться из оков. Ты – не твой отец и не Лев, забравший его душу. Ты – не сумма его презрения.

Насир замер. Больше всего на свете Зафире хотелось, чтобы этот сломленный юноша наконец-то всё понял.

Его медленные, взвешенные слова прозвучали резким шёпотом:

– Тогда кто я?

Зафира знала о его шрамах. О его страхе. Он был, как и все, плотью, с которой могли содрать кожу. Человеком, которого могли наказать и избить. Использовать и выбросить.

– Насир бин Гамек бин Талиб мин Сарасин, – сказала она вместо этого. – Наследный принц королевства, которое жаждет, чтобы кто-то восстал против тирана-правителя.

Пустой смешок сорвался с его губ, и сердце Зафиры раскололось надвое.

Тёмная струя поднялась от его пальцев, вынудив Насира сжать кулак, чтобы затушить чёрное пламя.

– Однажды я восстал.

Зафира не дышала. Насир наблюдал за её руками, пока она открывала очередную банку.

– Я отказался убивать. И сопротивление длилось столько, сколько я мог выдерживать боль. Ты видела все мои отвратительные шрамы. Это – список моих убийств – только подсчёт вёлся до того, как я их совершал. Вёлся кочергой в отцовской руке. – Он тяжело вздохнул. – В руке Льва. Знаешь, телесные муки ничего не значили… – его голос дрогнул. Голос Принца Смерти дрогнул, и глаза Зафиры обожгло слезами, – …по сравнению с тем, что я почувствовал, когда увидел слёзы матери. Она плакала, наблюдая за пытками. Это она обучала меня, вместе с лучшими хашашинами королевства. Но в чём был смысл? Зачем было принцу становиться убийцей? В конце концов я научился выдерживать боль от прижатой к плоти кочерги. Пока издевались над моим телом, кому-то другому не приходилось умирать от моей руки. Но потом он взялся за мою мать.

Дыхание Насира дрожало. Так вот почему боль так мало значила для него – он научился её игнорировать.

– Мне пришлось выбирать между страданиями матери и убийством другого невинного человека. Но к тому времени, когда я решил, что перестану бороться и сделаю то, чего он просил, было уже слишком поздно.

Убей или будь убит.

Глаза принца обрамляли красные круги. Он внимательно наблюдал за тенями, что вздымались от его пальцев, черня кожу, но вдруг перевёл взгляд за её плечо, туда, где возвышался дворец Льва. Хозяина Шарра, мастера слов. Он был жив в течение последних девяти десятилетий, пока жители Аравии считали его мёртвым.

Зафира нанесла мазь на кожу Насира, и он не сумел сдержать стон.

– Я должен быть рад, что отец стал чудовищем не по собственной воле. Но… зло, которое овладело им, потрудилось и надо мной. Меня Лев не контролировал. Я сам стал таким.

– Нет ничего плохого в том, чтобы быть поэтом убийства, – мягко произнесла Зафира, используя его же слова. – Оставайся в тени и служи свету. Твой отец, возможно, никогда не вернёт себе волю, но у тебя она всё ещё есть.

В ответ принц лишь скривил губы, как будто того, что он уже рассказал, должно было хватить на всю оставшуюся жизнь.

Она сменила тему:

– Остальные…

– Присоединятся к нам. – Он не оставил места для сомнений.

«Он верит, что Альтаир останется в живых».

Его брат. Сафи, скрывающий свою природу. Ради чего?

И почему Лев сдержался, когда у него был шанс убить Альтаира?

– Зачем ты пришла на Шарр?

Зафира уже открыла рот, чтобы ответить, как вдруг Насир остановил её. Глаза его заблестели.

– Если ты скажешь, что ради чести, то я обнажу свой скимитар и ты сразишься со мной.

Глаза Зафиры расширились от изумления; под кожей возникло странное чувство. Она полностью осознавала, что прижималась к телу Насира. Понимала, что внутренняя сторона её бёдер удерживает его на месте. Она видела, как глаза его блуждают по ней, тяжёлые, словно прикосновение.

– А что не так с честью?

– Ничего, кроме того, что действие, совершённое ради чести, совершается только ради чести. И ни для чего больше.

– Но я не делаю это ради чего-то другого. Да и что ты вообще знаешь о чести?

Уголки его губ дёрнулись, поднялись вверх. Почти печально.

– Настоящий хашашин руководствуется верой. Я – не более чем верная собачонка. А вот ты можешь делать то, что ты делаешь, ради блага своего народа. Но ведь это – не единственная причина, не так ли?

Зафира прикусила язык. Она подумала об Арзе, о минутах перед началом охоты. Как она стояла перед лицом смерти и неопределённости, а затем бросалась им навстречу. Следуя зову тьмы.

– В первый раз я отправилась в Арз потому, что мы умирали с голоду, – призналась она. – Я знаю, что могла бы украсть козу или ягнёнка, но слово «вор» звучит не так хорошо, как «охотник», правда же?

Насир поспешно помотал головой, когда понял, что она ждёт ответа.

– Но потом я уже не могла остановиться. Знаешь, когда ты живёшь в бесконечной зиме, где всегда один и тот же снег, где всегда одни и те же деревья, где твоя мать… где методичность становится даамовой болезнью , ты невольно начинаешь испытывать притяжение. Арз подарил мне цель, потому что жизнь без цели – это вообще не жизнь.

– И? – спросил Насир, наклоняясь ближе. Его ноги зашевелились под ней.

Зафира покачала головой, останавливая его. Она вспомнила Льва, который загибал пальцы, перечисляя доказательства. Нет, она не могла действовать лишь ради любви. Не могла.

– Никогда в своей жизни я не видел более открытого лица, – признался Насир с лёгким смехом, прежде чем исполниться серьезности, отчего Зафира перестала дышать. – Ты делаешь это ради них. Ради их любви.

Зафира открыла рот, чтобы возразить, но принц её перебил:

– Мы слишком быстро отвергаем это чувство, думая, что оно – слабость, но ведь сердца бьются ради любви, не так ли? Возможно, жизнь без цели – это не жизнь, но жизнь без любви – не более чем существование.

Зафира потёрла грудь костяшками пальцев, стараясь заглушить боль. Что-то внутри расслабилось, позволяя дышать. Насир был прав. Лев тоже был прав. Принц внимательно смотрел ей в глаза, и на лице его застыло странное выражение.

Как будто он пришёл к тому же осознанию, что и она.