Андрэ Нортон - Колдовской мир. Год Единорога [сборник litres]

– Этого не может быть…

– Не забывай улыбаться! – Он отломил кусок лепешки. – Ты говоришь это из чистой вежливости, госпожа.

– Я говорю то, что думаю.

Лицо его внезапно стало серьезным, и он посмотрел мне прямо в глаза. Казалось, он глядит в самую мою душу и беспрепятственно читает даже те мысли, в которых я сама себе пока не отдаю отчета. Вдруг из груди его вырвался тяжелый вздох.

– Ты ошибаешься. Пусть я и одной с ними крови, но не такой, как они. Они без труда добиваются желаемого, я же вечно терплю неудачу, а Сила, которой наделены мы все, временами мне не повинуется. Ты вышла замуж за того, кто всеми презираем, Гиллан.

Я прикоснулась к плащу:

– Похоже, на сей раз тебе удалось подчинить эту Силу.

Херрел кивнул:

– Тем самым я преступил грань дозволенного.

– И потому боишься, что грядет нечто ужасное?

Навряд ли он действительно боялся. Что бы он о себе ни думал, это был настоящий воин – из тех, что храбро встречают врага лицом к лицу.

– Ты ничего не знаешь, – сказал он спокойно. – Но уже совсем скоро поймешь, что путь, уготованный нам с тобой, не будет легким. Мы просили тринадцать невест, но мужчин в отряде вдвое больше. Потому мы предоставили магии решить нашу судьбу. Однако среди нас есть те, кто никогда не примет иной исход, кроме желаемого. Ты говоришь, что прибыла из далекой страны на вражеском корабле и тебя удочерила знатная семья. Родом ты не из Высшего Холлака, это ясно, – люди оттуда не владеют истинным зрением. Кто знает, может, ты и вовсе из племени, родственного нашему… А значит, тоже не человек?

– Я не знаю, кто я, Херрел. Я помню, как плыла пленницей на корабле Ализона, помню порт, где меня нашли. А сюда я прибыла по собственной воле, вместо другой, которая до смерти боялась этой доли…

– Будь осторожна: никто не должен узнать, что ты владеешь истинным зрением. Всадники в последние годы и без того чересчур подозрительны к чужакам, а уж с той, кому приглянулся мой плащ, они и вовсе глаз не спустят. – Он замолчал, глядя в кубок, на дне которого осталось немного вина, словно силился увидеть на янтарной поверхности будущее. – Если враг дремлет неподалеку, ступай бесшумно… Мои речи пугают тебя, Гиллан?

– Не настолько, чтобы мне потребовалось держать перед твоим лицом зеркало.

– Зеркало?

– Зеркало – это защита от демонов. Собственное отражение вселяет в них такой ужас, что они бегут прочь либо тут же умирают от страха. Как видишь, я тоже кое-что смыслю в магии.

Он рассмеялся, и на сей раз совершенно искренне.

– Похоже, это мне не помешало бы вооружиться зеркалом, миледи. Впрочем, против столь прекрасного создания оно было бы бесполезно.

Лицо мое запылало от смущения.

– Так это… это ваш лагерь?

– Разве что на пару часов.

Он по-прежнему улыбался. Мое замешательство не ускользнуло от его взгляда, но, по счастью, он согласился переменить тему разговора.

– Если ты грезила о маленьком уютном гнездышке или величественном замке, то будешь разочарована. Сейчас у нас нет другого дома, кроме пустоши.

– Куда же мы тогда направимся?

– На север – далеко на север, потом на восток. – Пальцы его гладили молочно-белые драгоценные камни на пряжке пояса. – Мы изгнанники, Гиллан, и хотим наконец вернуться домой.

– Изгнанники? Откуда же вы пришли? Из-за моря? Быть может, из той же страны, что и я?

– Нет, мы испокон веков живем на этих землях. Наш род древнее людского рода Высшего Холлака. Наши женщины и мужчины обладали Силой: им ничего не стоило обратиться в зверя или птицу, если такова была их прихоть. Кто-то, приняв обличье сокола, летал в небесах, другой, превратившись в быстроногого коня, привольно скакал по полям и долинам. Если кому-то хотелось окружить себя роскошью, он мог наколдовать себе великолепный наряд и украшения из бесценных камней и металлов и носить его, пока не наскучит. Однако эта Сила несет с собой и великую опасность: когда все дозволено, в конце концов наступает пресыщение и ничто больше не радует глаз, не воспламеняет сердце. И тогда, в погоне за еще неизведанным, открываются двери, открывать которые не следует, и на свободу вырывается то, что обуздать невозможно.

Это с нами и произошло. Мы старели, росли наша усталость и скука. И тогда те из нас, кому мятущийся их дух не давал покоя, совершили то, чего делать было никак нельзя. После этого нашу страну поразила смерть – и кое-что похуже смерти. Наши души исполнились подозрением и ненавистью, и мы стали убивать тех, кого раньше называли братьями. В ход шли не только мечи, но и оружие гораздо более страшное.

Однажды разразилась великая битва, после которой был принят закон: отныне все наделенные от рождения неуемным духом должны отправляться в изгнание, дабы не навредить благополучию нашего племени. Они будут скитаться по миру до тех пор, пока звезды не изменят своего положения на небесном своде, и лишь после этого смогут найти ворота в свою страну. Если изгои справятся с испытанием, им будет дозволено вновь увидеть родную землю.

– Но в Высшем Холлаке говорят, что не было такого времени, когда бы люди не знали о Всадниках…

– Потому что в мире людей время течет по-другому. Однако близится день, когда мы достигнем ворот. И даже если с испытанием мы не справимся – наш род не будет прерван. Когда мы исчезнем, вместо нас здесь будут жить наши дети.

– Дети-полукровки. Но разве чистая кровь не сильнее?

– Так и есть. Но не забывай, миледи: мы искусны не только в наведении чар.

– И сколь долговечна власть этих чар? – спросила я, обводя взглядом моих счастливых подруг. Каждая из них с обожанием взирала на своего спутника, не замечая ничего и никого вокруг.

– Сколько того пожелают хозяева плащей.

– А я?

– Ты? Пожалуй, заклинание, сплетенное несколькими колдунами, и могло бы ввергнуть тебя во власть иллюзии, но я не уверен. Одно могу сказать наверняка: лучше притворись, что ты уже в этой власти. Ибо среди нас есть те, кто не обрадуется присутствию существа, волю которого они бессильны подчинить себе. И это великое счастье, госпожа моя!

Перемена в его словах и голосе была столь внезапной, что я вздрогнула и насторожилась. Позади нас кто-то стоял. Однако я не подала вида, что знаю об этом, и, подобно своим заколдованным подругам, во все глаза смотрела лишь на мужчину рядом с собой.

Некто за нашими спинами не издал ни звука, но я отчетливо ощущала его эмоции. Это была не ненависть – столь сильное чувство мы приберегаем для равных себе или тех, кто превосходит нас, – а скорее ярость. Ярость, вызванная тем, что недостойный посмел встать на пути воли, доселе считавшейся непререкаемой. Не знаю, почему я так была в этом уверена, – возможно, магия этого места обострила мои чувства.