Дэниэл Фостер - Дух воина [litres]

Фэрлы согласно закивали и повторили доводы. Брудвару было нечего возразить. Хуже того, молчал и рэгсир.

«Как же быстро все меняется. После Бранбурга я стал для них богом войны, истинным вождем, который объединил всех под знаменами великих побед и громовой поступью повел к славе. Но сейчас, когда ветер удачи сменился, они смотрят на меня как на досадное препятствие. И слушают меня больше из страха, чем из уважения и любви. Как же быстро все меняется…»

Ойлиф плотно сжал губы, не отпуская Брудвара цепким, словно хватка волкодава, взглядом. Благословленный Предками отвел глаза. Он сдался, признав, что ему не выиграть это сражение. Ни с фэрлом Ойлифом, ни с Императором. Лучше он согласится отступить сам, чем истребит половину армии и все равно останется ни с чем. Он должен это сделать ради будущего. Ради своих сыновей. Ради тех, кого еще ждут, и тех, кто ждет. Ради таких, какой была Нарьяна.

Свет надежды окончательно померк, а вместе с этим пришло великое опустошение, равного которому вождь прежде не испытывал. Он отверг мысли о великой мечте, отказался от нее решительно и бесповоротно. Собирать кровоточащие свальды по кусочкам, изгонять с родных земель чужаков, надеясь, что еще будет не слишком поздно, – вот что ожидало Брудвара в ближайшие годы. Это, и ничто другое.

– Ты прав, фэрл Ойлиф, – грустно сказал вождь. – Вы все правы: мне больно признавать это, но нам нужно скорее возвращаться. И хочу, чтобы вы знали: я бы пришел к этому решению сам. Я – не безумец, нет. Но не стоило собираться у меня за спиной, после того, что мы пережили, чего достигли, это не делает никому из вас чести.

При этих словах Ойлиф чуть покраснел. Фэрлы виновато переглянулись.

– Ладно, что сделано, то сделано, – продолжил он. – Я забуду об этом недоразумении, но если мы не сплотимся, то нас ждут воистину дурные времена. Нужно признать, что мы недооценили врага. Он оказался слишком хитер и жесток. Но кто же думал, что так все обернется?

– Никто, – гаркнул Фронсуд.

– Никто, – согласился Ойлиф, смягчившись.

– Никто, – прошептала Эльстира, фэрл ройсов, и посмотрела на Брудвара с неприкрытым сочувствием.

– Никто, – качнул головой косматый Дулдалмерджорн.

– Никто, – задумался Игрус – молодой глава свальда лункерсийцев, рослый детина, в ухе которого блестела серьга в форме рыбьей чешуйки. Его отец погиб на Суровых Пустошах, и парень все еще привыкал к новой для себя роли.

– Никто, – повторили остальные.

Достигнув согласия, вождь произнес:

– Мы прогоним проклятых убийц и заставим заплатить за все сотворенное ими зло. Но мы обесценим победы и память павших, если вернемся назад ни с чем. Мы обязаны удержать Арландию и Лумбрию. Обязаны! Империя еще долго будет зализывать раны, нас никто не станет преследовать. Это даст нам время укрепить границы, починить крепости. Да, мы уйдем – вернемся домой, чтобы очистить Эргунсвальд. Но у наших сыновей, а может, и у нас самих, еще будет шанс закончить начатое!

– И сделать это будет куда проще, – закончил мысль рэгсир.

Оставаться без приобретений не хотелось ни одному из фэрлов – все же это была одна из главнейших причин похода. Они оживились, и напряженный тон беседы сразу изменился.

Обсудив, какую часть армии следует оставить для удержания рубежей, и, коснувшись сопутствующих отступлению вопросов, Брудвар объявил совет закрытым.

Через час вождь уже надиктовывал письмо для Райнильфа. Юдвин скрупулезно записывал. В дверь постучали.

– Вождь, с вами желает поговорить фэрл Койун, – сказал стражник.

– Пусть войдет.

Сначала в комнату влетел черный ворон, потом протиснулся знакомый старик с посохом. Он замялся, в глазах мелькнуло сожаление. Этого было достаточно, чтобы Брудвар догадался: дурные вести еще не закончились.

– Юдвин, оставь-ка нас вдвоем.

Парень удалился, фэрл-шаман занял его стул.

– Чувствую, ты не просто так пришел. Давай, Койун, говори. Я вряд ли услышу вести хуже.

Шепот Ветра прочистил горло. Птица села к нему на плечо.

– То, что я скажу, пока не более чем слухи…

– Пока. С дикими племенами все так же начиналось. Никто не верил.

– Да, но слухи эти касаются давно минувших дней и связаны с тобой. Шаманы аркалов ропщут. Многие из тех, кто обладает Силой, стали уходить из поселений. Говорят, причина тому – Айтул. Источники сообщают, что беглеца уже не раз видели в свальде и что он, или кто-то похожий на него, сеет смуту…

В момент, когда Брудвар услышал это имя, он оглох от ярости. Даже когда фэрл сбежал, Брудвар не испытывал к нему той злости, которая закипела в нем сейчас. Тогда, в прошлом, он просто должен был убить Айтула, как больное животное, грозящее заразить все стадо.

Но выходило так, что фэрл наплевал на предупреждение и вернулся. Не боясь, но пока прячась. А помня, какие безумные речи вел отступник, получалось, что он решил продолжить свои темные дела, поклоняясь чужим богам, творя запретные ритуалы и оскверняя обычаи Эргунвальда. Тем самым Айтул бросал вызов его власти – а такое уже нельзя было простить.

Ойлиф рассчитал все верно: к середине весны корабли северян достигли берегов Эргунсвальда. Некогда грозный флот, ныне заметно поредевший, распался на части, ознаменовав конец великого похода. С тяжелым сердцем фэрлы уплыли наводить порядок в своих землях.

Самому вождю оставалось всего каких-то пару часов до того, как он увидит причал Скаймонда. Вместе со Вьёрдом он молча стоял на носу корабля и любовался красотами фьорда. Могучие серо-зеленые склоны, чьи макушки скрывал утренний туман, серебрились ручьями и водопадами. На непривычно спокойной после морских пучин глади то и дело плескалась рыба, оставляя круги. У побережья виднелись деревеньки, окруженные садами цветущих яблонь.

– Ну вот мы и почти дома, – сложив руки на животе, произнес кузнец.

– Дома, – повторил Брудвар. Где-то там, за петляющим средь гор устьем, бродили враги. Где-то там гибли люди, которых он поклялся защищать. – Я иначе представлял наше возвращение.

– Да что ж с тобой делать-то? Опять на тебя напала эта мела… Мелахло… Мелахо… Тьфу ты, – мужчина выругался.

– Меланхолия. Так говорил Одноглазый, – помог Брудвар.

– Точно. В общем, хватит раскисать, выше нос. Все на Севере знают, что только чудо спасло Империю. Ты сделал все, что мог. К тому же Арландия и Лумбрия теперь в наших руках, расквитаемся с этими ублюдками и сможем продолжить начатое.

– Спасибо, – сдержанно поблагодарил вождь. Он так и не сказал, что для него война с Императором окончена навсегда. И решил не говорить об истинных причинах грусти: вид родных берегов, такой знакомый и до боли близкий сердцу, вскрыл недавнюю рану, напомнив о Нарьяне и дочери. Они так ждали его… Когда-то.