Гай Кей - Блеск минувших дней [litres]

Но все равно она хранила молчание о той ночи в ее комнате. Возможно, ей не следовало слушаться отца в этом случае. Многое сложилось бы иначе, если бы она рассказала правду (а это была правда).

Или не сложилось бы. Возможно, это не имело значения. Была еще одна история, которая случилась на поле боя, когда оба старых врага еще были молоды… Так много историй можно вплести внутрь той истории, которую нам сейчас излагают, и добавить к ней снаружи, и протянуть сквозь нее. Разве мы не знаем, что истории могу стать искрами, вылетающими из костра рассказываемой легенды, от каждой из которых вспыхнет свой костер, если они упадут на правильную почву или на хворост, и дунет легкий ветерок?

Кто-то решает, что нам рассказывать, что прибавить, чем не делиться, и когда (и как) открыть подробности. Мы это понимаем, когда рисуем в своем воображении еще одного молодого человека, сына портного из Серессы, вспоминающего весеннюю поездку и то, как он любил петь…

Нам хочется погрузиться в историю, забыть ненадолго собственную жизнь, познакомиться с другими жизнями, даже на время войти в них. Мы не желаем, чтобы нам напоминали о рассказчике, творце, искусном мастере. Перелистывая страницы, рассматривая рисунок, слушая песню, любуясь танцем, мы хотим, чтобы творец помог нам погрузиться, затеряться, не помнить, что мы делаем и что делают с нами.

И все-таки именно это с нами и делают. Именно это.

Но даже если и так… мы переворачиваем страницу и забываемся снова. И, глубоко погрузившись в книгу, можем найти себя или измениться, потому что истории, которые нам рассказывают, становятся частью нас самих, нашего представления о своем времени.

Итак, начнем еще раз: мужчина на коне, едет один, весной. Он молод, и дует легкий ветерок.

Мы переворачиваем страницу. Мы узнаём, что прошел год. Цветы увяли и снова расцвели. Вновь на деревьях зеленые листья, светит солнце другой весны.

Сокол парит, падает на добычу.

История продолжается…

В Серессе, стоящей на лагуне, весной часто бывало сыро и дождливо, по утрам ее окутывал туман, или ветер с моря дул вдоль тянущихся от него же каналов.

Нездоровое место, думал действующий герцог Серессы, глядя из окна дворца.

Врачи здесь хорошо зарабатывали, даже если не приносили особой пользы.

Тем не менее Сересса оставалась самым важным торговым городом в мире джаддитов. Самым богатым, самым коварным, самым процветающим. Никто не хотел оскорбить Серессу – или показаться для нее угрозой. И когда густой или легкий туман таял под солнцем, встающим над лагуной, герцог думал о том, что его город потрясающе красив.

Герцог любил Серессу и хорошо знал. Опасности и слава, золото и похищенные произведения искусства, крысы на пристани и миазмы. Карнавал и ночные убийства на дальних каналах.

Возможно, он выбрал бы другой путь, если бы не чувствовал такую большую гордость и любовь. Герцоги, которых выбирали главами Совета Двенадцати, несли тяжелое бремя; иногда им приходилось совершать жестокие поступки, рискуя своими душами. И эта должность, конечно, отнимала время и энергию от занятий торговлей, успехи в которой, прежде всего, и принесли им политическую власть.

Отец герцога умер, его убили много лет назад в ходе политической борьбы, но остались дядя, два брата, племянники, сын, почти достигший подходящего возраста, чтобы сыграть свою роль в защите и увеличении семейного состояния. Они могут с этим справиться, решил он. И, конечно, то, что он получил должность, дающую самую большую власть в городе, было… ну, едва ли это было плохо для семьи.

Некоторые, возможно, стремились занять место в совете ради увеличения своего богатства. А он – нет. Герцог Риччи (он постепенно привыкал к этому титулу) был на своем месте, потому что видел повсюду угрозы своему городу (угрозы и были повсюду!) и вытекающую отсюда необходимость быть бдительным и проницательным, чтобы их отразить.

Вообще-то этот бдительный, проницательный человек еще не был герцогом. Он занимал менее официальное положение, хоть и носил официальный титул. У настоящего герцога Серессы, Лючино Конти – достойного, уважаемого, почтенного – случился удар, как выражались врачи в то время. У него был односторонний паралич, он лишился способности говорить. Менее уважаемого человека просто сместили бы – или ликвидировали. Совет Двенадцати не был готов сделать ни то, ни другое, ни проголосовать за его замену; поэтому Риччи поручили исполнять обязанности герцога. Все делали вид, будто Конти дает ему советы. Ожидалось, что престарелый герцог вскоре уйдет к Богу, и тогда можно будет провести обычное голосование.

Риччи представления не имел, как долго он будет занимать эту должность, но был полон уверенности, что он – лучший кандидат для нее. Были потрачены большие деньги, чтобы он ее занял хотя бы временно, куплены голоса. Теперь дело заключалось в том, чтобы доказать, что он достоин окончательно занять эту должность и получить титул.

Герцог сидел в кабинете, который сам устроил себе во дворце. Это была комната меньших размеров, более изолированная, чем тот кабинет, который обычно использовали герцоги. И, несомненно, это было помещение, не идущее ни в какое сравнение с огромной палатой, где собирался совет для дебатов и принятия решений, приема послов или тех, кого члены совета вызывали сами.

Люди не очень любили, когда их вызывали в Совет Двенадцати.

Когда их по приказу герцога приводили в его уютную комнату с окнами на лагуну, они не так пугались, хотя, наверное, некоторые испугались бы, если бы знали его мысли.

Риччи изучал работы философов и историю. Он восхищался предметами искусства и архитектурой и щедро платил за них (некоторые вещи он приобретал исключительно напоказ, но не все). Он читал стихи и даже сам посвятил десять стихотворений женщинам и Богу (когда был моложе, намного моложе).

Но среди уроков, которые он усвоил за годы жизни под благословенным солнцем Джада, был следующий: всегда лучше атаковать первым, чем ждать, когда атакуют тебя. Если бы его отец так поступал, он сейчас, возможно, был бы жив.

Еще один урок, связанный с первым: чтобы поступать мудро, нужна информация. Слишком много информации не бывает. Сересса славилась своими шпионами, и герцог намеревался еще больше развить это искусство в своем городе, если у него будет достаточно времени.

Сегодня утром он пересматривал доклады, целую пачку докладов из города и из-за его пределов, которые поступали три раза в неделю. Доклады о прибытии кораблей и о том, какой груз они привезли. О купцах или любых заметных людях, прибывающих по суше. О внезапных отъездах.