Гай Кей - Блеск минувших дней [litres]

Куда катится этот мир и военные действия?

Младший сын Пьеро Сарди шагал, словно вышел на приятную утреннюю прогулку по сельской местности, к тому месту, где Борифорте из предосторожности остановил своих людей, вне досягаемости выстрелов из аркебузы и арбалета. Это расстояние учишься определять в самом начале карьеры. Это одно из основных знаний. Сарди улыбался. Он поднял руку и весло приветствовал Борифорте.

– Капитан! – крикнул он. – Рад вас видеть. Тем скорее я смогу поделиться с вами приятной новостью.

Борифорте хотелось ответить ему: «Чтоб ты провалился, богатый ублюдок, и не лез в мои дела!», но вместо этого он произнес:

– Приятным новостям я всегда рад. Но вы больше никогда не должны уезжать вот так, мой господин. Я отвечаю за вашу безопасность.

Сарди подошел к нему, не переставая улыбаться.

– Иногда приходится идти на риск, – ответил он, по-аристократически небрежно махнув рукой. Потом перестал улыбаться. – Кроме того, мне вчера ночью сообщили о вашем намерении подойти к этим стенам с враждебными и провокационными намерениями, несмотря на мои указания, которые являются также указаниями моего отца. Мы обсудим это в моей палатке в лагере, и ваше объяснение будет приложено к тем письмам, которые я отправляю домой и Фолько д’Акорси. Сойдите с коня, прошу вас. У меня затекает шея от необходимости смотреть на вас снизу вверх.

Гнев может быстро исчезнуть, когда его сменяют наихудшие опасения, подумал Ариберти Борифорте. И еще он подумал: ох, милостивый Джад!

Еще вчера это казалось такой хорошей идеей: подойти к городу, потом заявить, вернувшись в лагерь, будто их разведывательный отряд, случайно обнаруживший свое присутствие, был встречен огнем из аркебуз и арбалетов, и что такое неуважение к Фиренте нельзя оставлять безнаказанным.

Потом они бы напали на город, заняли его и делали там то, что обычно делают солдаты, и захватили бы обычную военную добычу до того, как Фолько приедет к Бискио, чтобы принять командование армией, и заберет себе большую часть поживы.

Теперь важно было выяснить, кто проболтался Сарди.

Возможно, было ошибкой посвящать в свои планы так много солдат. В армии полным-полно шпионов городских чиновников, сопровождающих их и мешающих солдатам делать то, что им нужно (или чего они хотят).

– Слезайте, – еще раз сказал Сарди. – Моя шея…

На этот раз он не прибавил «прошу вас».

Этот человек, подумал Борифорте, не тот, кого я еще этой зимой видел в нескольких лучших борделях Фиренты, распевающим песни поздно ночью с чашей вина в руке.

Он спешился.

Ему очень хотелось убить Антенами, но с ним было двадцать кавалеристов, и стражники Донди видели их сверху, стоя над открытыми воротами, и… ну, ему не очень хотелось, чтобы его кастрировали и обезглавили, а потом насадили его голову на пику на стене Фиренты.

– Мы собирались осмотреть здешнюю местность на тот случай, если необходимо будет ее знать, – сказал он.

– Неужели? – спросил Сарди. – Давайте это обсудим, а? И вы можете написать об этом в записке, которая будет отправлена вместе с моими письмами. Сделайте все должным образом, хорошо?

– Да. Хорошо, – удалось выговорить Борифорте.

Его конь взбрыкивал и бил копытом рядом с ним. Он сделал знак свободной рукой, и один из всадников подошел и взял у него поводья.

– Думаю, надо проверить левое заднее копыто, – сказал Антенами Сарди. – Возможно, что-то не так с подковой.

Этот человек, подумал Борифорте, сведет меня с ума.

– Вы говорили о приятной новости, – сказал он.

– Действительно. – Молодой Сарди улыбнулся. – Донди согласился выдать нам, уже сегодня, восемь тысяч золотых сералей, а потом – двадцать повозок, полных мешками с зерном. Их собственных повозок, запряженных их лошадьми. Все это было очень легко. У них нет желания оскорблять нас. Как и желания, – прибавил он тихо, – допустить насилие в городе, который вскоре будет принадлежать Фиренте и платить ей налоги.

– Восемь тысяч? – повторил Борифорте.

Это была огромная сумма для маленького города, особенно когда ее нужно собрать немедленно. Он торопливо подсчитывал в уме.

– Полагаю, – произнес Сарди, снова с улыбкой, – наши солдаты будут довольны, когда мы им об этом расскажем. Никакой осады, никакого боя, никакой задержки, не надо зря тратить пушечные ядра, которые понадобятся для осады Бискио. И некая сумма для каждого из них. И для капитанов, конечно, как вы обычно делите деньги.

– Восемь тысяч сералей. Сегодня?

– Так я и сказал. Зерно отправят следом. Мы оставим часть людей ждать повозки и сопровождать их. У меня есть вопросы насчет того, как Фолько собирается помешать Теобальдо Монтиколе раньше него добраться до Бискио. Если мы встретим его войско до прибытия наших основных сил, не потеряем ли мы наши пушки? И не погибнем ли мы сами?

– Я бы не стал беспокоиться насчет Фолько, – ответил Борифорте, пытаясь сохранить остатки гордости военного, который говорит о своем командире.

– Хорошо, – согласился Сарди. – Если вы советуете не беспокоиться, не буду. Давайте вернемся в лагерь. Чувствую, что проголодался. Я собирался поесть в Донди, меня пригласили, но потом кто-то увидел, что вы приближаетесь.

Восемь тысяч. Двадцать повозок, думал Борифорте. Этот идиот добился поразительно хороших результатов.

Ему все еще хотелось убить Антенами. И было совершенно необходимо, чтобы письмо, о котором тот говорил, не было отправлено его отцу и Фолько. Мир, думал Борифорте, иногда бросает тебе вызов. Человека иногда окружают со всех сторон.

Они отправились назад. В лагере Сарди неожиданно позволил Борифорте самому сообщить новость. Армия разразилась громкими и радостными криками, которые продолжались долго. Но очень скоро станет известно, если еще не стало, кто договорился об этом, – и это был не их командир.

Окружен. Со всех сторон. Мог бы с тем же успехом быть священником в обители Сыновей Джада, носить колкую желтую одежду и диск на шее, постоянно зажигать свечи, бодрствовать в зимние ночи, распевая на коленях молитвы, чувствуя себя скованным благочестивыми законами. Никаких коней, оружия, пожаров, крови. Никакой жизни.

Я отправился морем из Серессы в Ремиджио раньше, чем пришло сообщение о том, что произошло в Мачере, поэтому услышал о смерти Адрии только тогда, когда снова встретился с Теобальдо Монтиколой.

Не думаю, что поступил бы как-то иначе, но невозможно знать это точно. Мы не можем вернуться в прошлое своей жизни, а потом размотать ее нить в обратном направлении как-то по-другому, чтобы сравнить. Не существует жизни, в которой я не спустился бы вместе с Адрией по лестнице в Милазии, или не нашел ее в гостинице возле Бискио, где она не победила бы в скачках однажды весной, очень давно, или не погибла бы на другой лестнице, в своем доме.