Джон Толкин - Сильмариллион [litres]

Так явился Берен к королю Финроду Фелагунду, и Фелагунд узнал его: он не нуждался в кольце, чтобы вспомнить о роде Беора и о Барахире. Затворив двери, они сели, и Берен поведал о гибели Барахира и о том, что случилось с ним самим в Дориате; и разрыдался он, вспомнив Лютиэн и недолгое их счастье. С изумлением и тревогой слушал его Фелагунд и понял, что, как когда-то предсказывал он Галадриэли, данная им клятва теперь ведет его к смерти. С тяжелым сердцем сказал он Берену:

– Ясно мне, что Тингол лишь желает твоей гибели; но, сдается, рок сильней его целей, и вновь ожила клятва Феанора. Ибо на Сильмарилы наложено заклятие ненависти, и тот, кто хотя бы выкажет желание обладать ими, пробудит могучие силы, а сыновья Феанора скорее низвергнут в прах все эльфийские королевства, чем дозволят, чтобы кто-нибудь другой завладел Сильмарилом, ибо ими движет Клятва. Ныне в чертогах моих живут Келегорм и Куруфин, и хотя здесь король – я, сын Финарфина, в моих владениях они обрели большую силу, к тому же с ними много их сородичей. Они вели себя доселе как друзья, но боюсь, что, если цель твоя будет объявлена, ты не найдешь у них ни любви, ни сочувствия. Однако клятва обязывает меня, и все мы в тенетах рока.

После этого король Фелагунд обратился к своим подданным, напомнив им о деяниях Барахира и о своей клятве, и объявил, что обязан помочь сыну Барахира, и попросил помощи у своих военачальников. Тогда встал среди толпы Келегорм и, выхватив меч, воскликнул:

– Друга или врага, демона или Моргота, эльфа или человека, или иную живую тварь – ни закон, ни любовь, ни союз черных сил, ни могущество валаров, ни любые чары не спасут от ненависти сыновей Феанора того, кто завладеет Сильмарилом! Ибо, пока существует мир, лишь мы имеем право на Сильмарилы.

Долго держал он речь, и была в ней такая же сила, как в тех словах, которыми много лет назад в Тирионе его отец призывал нолдоров к мятежу. А потом говорил Куруфин, и хотя речь его была спокойнее, но обладала не меньшей силой и вызывала в воображении эльфов видение войны и гибели Нарготронда. Такой ужас посеял он в их сердцах, что никогда более до самого появления Турина ни один эльф из этого королевства не вышел в открытую битву: из засад, чародейством и отравленными дротиками преследовали они всех пришельцев, позабыв об узах родства. Так низко пали они, отринув величие и свободу предков, и тень легла на их земли. Сейчас же они роптали, что сын Финарфина – не валар, чтобы повелевать ими, и отвернулись от него. Проклятие Мандоса сделало свое дело, и у братьев зародились черные мысли: они решили отправить Фелагунда в одиночку на верную смерть, а самим захватить трон Нарготронда, ибо они были из древнейшего рода нолдорских принцев.

Фелагунд же, видя, что покинут всеми, снял серебряный венец Нарготронда и бросил себе под ноги, воскликнув:

– Нарушайте данную мне присягу, я же клятвы своей не нарушу! Однако, если среди вас остался хоть кто-то, на кого не пала еще тень общего нашего рока, то спутники для меня найдутся, и я не уйду нищим, которого вышвыривают за Ворота.

Десять воинов стали рядом с ним, и предводитель их, по имени Эдрахил, шагнув вперед, поднял венец и попросил дозволения передать его наместнику до возвращения Фелагунда.

– Что бы то ни было, – сказал он, – для меня и для них ты – король.

Тогда Фелагунд передал венец брату своему Ородрету, чтобы тот правил вместо него. Келегорм и Куруфин не сказали ни слова, но, усмехнувшись, покинули чертог.

Осенним вечером Финрод и Берен вышли из Нарготронда. С десятью спутниками они поднялись по берегу Нарога до самых его истоков у водопада Иврин. У подножия Теневого Хребта они наткнулись на шайку орков и под покровом тьмы в их же становище выбили всех до единого и забрали их доспехи. Искусством своим Фелагунд придал себе и спутникам облик орков, и под этими личинами они направились дальше на север и смело вошли в западный проход между хребтом Эред-Ветрин и нагорьями Таур-ну-Фуин. Но Саурон в своей башне узнал об их продвижении, и сомненье овладело им, ибо шли они в спешке и даже не задержались, чтобы сообщить о своих делах, как обязаны были делать это все проходящие здесь слуги Моргота. Потому он выслал отряд, чтобы перехватить их и доставить к нему.

Так произошел знаменитый ныне поединок между Сауроном и Фелагундом. Ибо Фелагунд состязался с Сауроном в песнях могущества, а могущество короля было велико; но и Саурон обладал силой, о которой так сказано в Лейтиан :

Саурон сорвал с них личины, и они предстали пред ним нагие и дрожащие от страха. Но хотя Саурон открыл, каких они племен, имена их и цели остались ему неведомы.

Он бросил их в глубокую, черную и безмолвную яму и грозил жестоко умертвить всех, пока один из них не скажет правды. Время от времени видели они, как во тьме загорались два глаза, и волколак пожирал одного из них. Но никто не предал своего господина.

В то время, когда Саурон вверг Берена в узилище, бремя ужаса легло на сердце Лютиэн; и, придя за советом к Мелиан, она узнала, что Берен заключен в темнице Тол-ин-Гаурхота без надежды на спасение. И вот Лютиэн, зная, что никто иной на земле не придет ему на помощь, решилась бежать из Дориата, дабы самой помочь любимому; но она доверилась Даэрону, а он вновь предал ее. Тингол изумился и ужаснулся; а так как он не хотел лишать Лютиэн дневного света, ибо без него она бы истаяла, и все же желал удержать ее, он велел построить жилище, из которого она не сможет бежать. Неподалеку от врат Менегрота росло самое большое дерево в Нелдорете – буковом лесу, что покрывал северную половину королевства. Этот огромный бук прозывался Хирилорн, и было у него три ствола, равных по обхвату, высоких и с гладкой корой; ветви на них росли только на головокружительной высоте. Там, высоко меж стволов Хирилорна, возвели деревянный терем и в нем поселили Лютиэн, лестницы же убрали и держали под строгой охраной – кроме тех случаев, когда слуги Тингола поднимались наверх, чтобы доставить пленнице все необходимое.