Дмитрий Емец - Последний стожар [litres]

– Тебе не нравится молодой человек! – щурясь, сказала Настастья.

– Зато ты ему, как видно, понравилась. Смотрит на тебя – и чуть ли не попискивает от восторга!

Настасья самодовольно усмехнулась:

– Он просто оценил мои профессиональные качества! Но в том-то и дело, что никаких особых качеств у меня нет! Я не сыщик – я просто любопытный зоомаг, жадно наблюдающий жизнь!

Котошмель пристроился у Евы под воротником. Ева слышала, как он жужжит и недовольно возится, пытаясь улечься. В котошмеле уживались две природы: кошачья заставляла его лениться и спать, шмелиная же была ворчлива и деятельна.

Настасья стояла на остановке и, озираясь, поигрывала кончиком косы.

– К Сретенке в ту сторону… Пару улиц надо пешком пройти! Ну и где же этот «скороходный» Юстик? Мы его ждём или как? – спросила она, вглядываясь в пустую дорогу.

Юстиниан Григорьевич-млад выскочил с неожиданной стороны – из какого-то переулочка. Запыхавшийся.

– Уф! Я тут срезал слегка! Автобус кругом шёл, а я напрямую! – завопил он. Пытаясь показать, как именно он срезал, Юстик сделал неосторожное движение шваброй – и перерубил столб с рекламой, едва не свалившийся на голову Бермяте. Тот чудом отскочил. – Ой, прости! – воскликнул Юстик испуганно. – А почему столбик упал? Я же ничего такого… Ах да! Это же магическая алебарда!

– Таким, как ты, даже вилок не дают. Только пластмассовые ложки… – буркнул Бермята и, отобрав у него швабру, нырнул в арку.

Магскву Бермята и Настасья знали досконально: каждый двор, каждый закуток. Шли вначале вдоль длинного дома, затем нырнули влево, где между глухими стенами оказался узкий проход. Потом опять дворами, переулочками, окраинами парков. Поначалу Ева опасалась, что Бермята и Настасья будут вести себя как стожар: перемахивать двухметровые заборы и спускаться в строительные котлованы – но, по счастью, они обходились без такого экстрима. У мусорного бака им встретилась серая дворняга из тех унылых, подозрительных, тоскливых дворняг, что вялым жалующимся лаем продолжают кашлять и спустя час после того, как прохожий уйдёт.

– Ну и чего ты лаешь? Какое твоё сообщение миру? – спросила Ева.

Дворняга призадумалась, а потом издала длинный непонятный звук, похожий на дробный, на кусочки лая разделённый вой. Видимо, жаловалась Вселенной, что Ева к ней пристаёт.

Еве вспомнился пудель Филимон. По утрам он вечно выскакивал из калитки и звонко облаивал первого, кого встретит на улице. Даже если до этого первого нужно было пробежать метров сто. Бдительно отлаявшись и попытавшись схватить его зубами за штаны, Филимон с чувством выполненного долга разворачивался и возвращался домой. Если в этот момент на пути ему попадался другой человек – пусть даже на велосипеде или пьяный, – Филимон на него уже никакого внимания не обращал, потому что сегодня он уже поработал.

Здесь, во дворах, вдали от залитых электрическим светом улиц, рассветало постепенно, толчками. Осень неохотно выдавала Магскве малые порции света. Вначале обозначились крыши домов, отчёркнутые от неба едва различимой серой границей. Потом вершины деревьев, затем их стволы, затем на асфальте стали различаться отдельные светлые предметы – чек из банкомата, крышка от бутылки…

И тут неожиданно из полутёмного двора на них пролилась волна света. Свет был странный, трепетный. Не прожектор и не фонарь. Настасья остановилась, что-то шепнула Бермяте – и они вдруг начали красться, ловко и гибко перебегая от одного укрытия к другому. За ними, цепляя замаскированной аркебузой деревья, пробирался магент Веселин, а сразу за ним Ева.

Над киоском, в котором днём продавали выпечку, разливалось золотистое сияние. Казалось, киоск накрыт куполом радуги. А потом Ева увидела источник сияния – птицу размером с крупного фазана. Распушив перья, надувшись и вскинув голову, птица самозабвенно пела. Удивительное пение, выражающееся не только в звуках, но и в красках! От птицы по утреннему небу расплёскивались круги разноцветной акварели.

– Это жар-птиц! Он её зовёт! – шёпотом выдохнул Бермята, схватив Еву за руку.

– Кого?

– Подругу! Невероятно! В Магскву они сто лет уж не прилетали… Видно, и правда что-то такое творится!

Асфальт взбугрился. Мелькнуло длинное стремительное тело. Короткие лапы, гибкая спина, маленькие круглые ушки, взъерошенные усы, глаза-бисеринки и небольшой широко распахнутый рот с мелкими клыками. Всё произошло в одно мгновение. В стремительном прыжке существо пронеслось над киоском, схватило жар-птицу и с ним вместе скрылось под асфальтом с противоположной стороны.

Бермята и Настасья кинулись к тому месту, где существо исчезло, но обнаружили лишь несколько перьев и узкую дыру со слабо золотящимися краями.

– Ласокрот. Подкрадывается под землёй. Охотится на магических птиц и всякую мелкую живность. А жар-птиц – он как тетерев… Когда токует – ничего не слышит! – объяснила Настасья.

Бермята наклонился. Поднял перо, продолжающее источать свет.

– Вот дрянь! – сказал он с чувством.

– Кто? Ласокрот? Ты же зоомаг. У него инстинкт… – заметила Настасья.

– Нет, какой ласокрот… подруга его дрянь… которая не прилетела…

– А она должна была, конечно, мчаться! Крылья ломать, пока он тут кого попало призывает! Всё: скушали его – туда ему и дорога! – насмешливо и зло сказала Настасья.

– Ты действительно так считаешь? – спокойно спросил Бермята. – Видишь ли, люди склонны во всём, что наблюдают, видеть подтверждение собственных мыслей. Если какой-то человек считает, что все люди сволочи или все мужики гады, то подтверждение своей теории он будет видеть во всей своей жизни.

Юстик, бледненький, с приоткрытым ротиком, переводил взгляд то на Настасью, то на Бермяту, то на дыру в земле. Было заметно, что ему жалко жар-птицу и что он не понимает, отчего два его старших покровителя вдруг сцепились между собой как кошка с собакой. Ева же, наблюдавшая сложные отношения своих родителей, безошибочно определила, что между Бермятой и Настасьей существует давнее разногласие.

– Я тебя услышала! Теперь идём! – сказала Настасья, явно не желая вступать в спор с сердитым Бермятой.

Они выскользнули из арки. По сухопутной улице, взламывая льды асфальта, пробивался дом-«Титаник» с иллюминаторами окон и частыми трубами дымоходов на крыше.

– « Ул. Сретенка, 9», – шёпотом прочитал Юстиниан Григорьевич-млад.

Дом-«Титаник» надвигался на них закруглённым носом. Ева едва не отскочила – настолько сильным было восприятие дома как живого существа. Бермята, ушедший вперёд и за чем-то наблюдающий, подал знак, что дорога свободна.