Р. Дж Баркер - Костяные корабли [litres]

– Но я знал, что Миас придет к Арканнису, Брекир.

– Нет, ты на это надеялся. «Оскаленный зуб» будет замыкающим, и я надеюсь, что Миас придет к нам на выручку. – Она повернулась к ветрогону. – Говорящий-с-ветром, мой корабль и команда будут благодарны тебе за любую помощь, но, если пришел наш день встретиться со Старухой, так тому и быть.

Сидевший рядом с ней Моззан, продолжая улыбаться, кивнул.

– Помогу, – сказал ветрогон. – Но…

– Что? – спросила Миас.

– Перо, – сказал он и показал когтем на голову Миас.

Она подняла руку и прикоснулась к одному из черных перьев, вплетенных в волосы.

– Такова твоя цена? – спросила Миас.

– Не цена, – тихо сказал ветрогон. – Поможет. Но… – Он щелкнул клювом, тихонько, как будто искал в воздухе подходящие слова. – Ветрогон любит перья.

Миас некоторое время смотрела на него, потом кивнула, взяла нож, который изображал «Дитя приливов», со стола и отрезала кончик одной из кос с пером.

– Это тебе, – сказала она и протянула говорящему-с-ветром подарок.

– Часть тебя, мне?

– Ты часть нашего корабля, ветрогон, – сказала Миас, – значит, и часть меня.

Говорящий-с-ветром кивнул, вытянул длинную шею, и перья у него на голове преломили свет разноцветными радугами, которые его окутали. Потом он открыл клюв, очень осторожно, словно это великое сокровище, взял косу и перо и спрятал в своем одеянии.

– Хорошо, – снова заговорила Миас. – Нам пора начать готовиться. Мы отправимся к проливу Кейшанхьюм на полной скорости.

Миас и Джорон проводили гостей на главную палубу, и члены команды «Дитя приливов» по их виду поняли, что они приняли решение. Они превратились в единое целое за прошедшее время и теперь хорошо понимали настроение своих офицеров. Миас стояла у поручней, когда Брекир, Моззан, Освир и Аррин спускались в свои флюк-лодки. Проходя мимо нее, Аррин остановился, наклонился и что-то сказал ей на ухо. Джорон увидел, что Миас кивнула. Когда лодка Аррина отплыла, Миас приказала расправить крылья «Дитя приливов» и подошла к Джорону.

– Пергамент, который доставил Аррин… в нем содержалось зашифрованное послание от Индила Каррада.

– И что там говорилось?

– Он напомнил про мой долг. Что я должна убить аракисиана. А еще он написал, что «Охотник Старухи», которым управляет моя сестра, патрулирует север. Они ищут кейшана.

– Значит, они про него знают?

– Похоже, что так. – Миас скомкала послание и выбросила в море.

На севере Глаз Скирит скрылся за горизонтом, и возникло ощущение, будто он залил небо своей кровью, раскрасив тучи в фиолетовый цвет, огненно-желтый и серебряный по краям. Над морем начал сгущаться туман, и краски Скирит растеклись по всему небу, а воздух стал неподвижным, заглушив звуки, которые издавал корабль. Тяжелый воздух, так его называли.

– Такое ощущение, словно мы расправили крылья и летим в огненную печь, – сказал Джорон.

– Да, – проговорила Миас. – Огонь в небе, вода под нами. Кузнецы используют огонь и воду, чтобы ковать оружие.

– Что тебе сказал Аррин, когда уходил, супруга корабля?

– Извинился за поведение Освир в моей каюте. Попросил не обращать внимания на ее слова. Сказал, что она из старой семьи и недавно на черном корабле. И ей очень непросто.

– Нам всем будет непросто, – заметил Джорон, глядя на Глаз Скирит, который продолжал расцвечивать горизонт.

– Верно, – сказала Миас. – А потому мы должны лететь быстро, чтобы сегодняшние огонь и вода выковали оружие, потому что, когда мы встретимся со Старухой, Твайнер, – а мы с ней встретимся, – мы должны быть острыми и разящими.

По лицу Миас промелькнула улыбка, подобная маленькой птичке, подхваченной ветром: одно короткое мгновение, и вот она уже погасла. Выражения, которое сменило эту короткую улыбку, Джорон не сумел прочитать. А Миас уже отправилась на помост, чтобы занять свое привычное место у хребта.

Джорон посмотрел ей вслед и вдруг понял, что означало новое выражение у нее на лице, – она подумала про «Охотника Старухи» и сестру, поджидавшую ее на севере.

Это было выражение удовлетворения.

Северный Шторм называли воинственным, потому что все, кто жил на суше, считали, что он приносит лишь гнев и смерть. Но женщины и мужчины моря знали, что это не так. Северный Шторм, подобно войне, отличался непредсказуемостью: и в течение многих недель мог оставаться спокойным, убаюкивал, создавая чувство фальшивой безопасности, чтобы потом обрушить свою ярость. И, как война, его буйство, когда он атаковал корабли и людей, было ужасным и смертоносным.

Однако Северный Шторм мог быть на удивление нежным, с легкими ветрами и небольшой зыбью, и сейчас он нес «Дитя приливов», «Жестокую воду» и «Оскаленный зуб» к войне, убийствам, катастрофам и смерти. Людям не дано знать, кому суждено встретить смерть – им или кому-то другому. Но один из величайших даров Девы, или величайших ее обманов, состоял в том, что женщины и мужчины в такие моменты надеялись на собственное бессмертие. Без этой веры им оставались лишь мысли о боли, и еще о том, что, возможно, завтра они будут сидеть у костяного огня Морской Старухи, и кто бы тогда отправился на войну? Каждое дитя палубы обладало инстинктивным даром всем сердцем верить, что с ним не произойдет ничего плохого.

По крайней мере, так думал Джорон и проклинал их за это. Проклинал песни, которые не позволяла ему петь скорбь, проклинал лихость, с которой они расхаживали по палубе, словно мечтали о скорейшем начале сражения. Проклинал то, как они обещали «кое-что показать обитателям Суровых островов», и проклинал себя за то, что видит лишь приближавшуюся собственную смерть.

В ту ночь Джорону досталась поздняя вахта, он завернулся в толстую вонючую куртку и наблюдал, как по небу медленно перемещаются Кости Скирит, но ему никак не удавалось найти умиротворение в своей душе. Всякий раз, закрывая глаза, он слышал песню ветрошпиля и видел, как крылоболт врезается в башню. Мгновение назад там стояли женщины и мужчины, и вот уже они исчезли. И то, что они были врагами, не имело ни малейшего значения. Один шаг вперед, и он бы присоединился к тем, кто погиб в башне. Эти мысли его преследовали с такой же неизбежностью, как меняются по ночам Кости.

Завтра мы будем сражаться.

Завтра я могу умереть .

Вот уже несколько дней подряд сон бежал от него, но когда приходил, ему снилось не предстоящее сражение, нет, он оказывался под водой, но не боялся утонуть, не испытывал страха. Во сне он становился каким-то ужасным существом, уверенным в своей лютости, он думал, это чувство принесет ему мир, но не ощущал его, зная, что оно неправильное. И когда он мчался сквозь воду, наслаждаясь невероятной странностью происходящего, и тем, как все существа от него бежали, знание, что он вовсе не является неуязвимым, и существует угроза, о которой он не ведает, но от этого не становится менее реальной, наполняло все его существо. Странный сон, как и все сны, тускнел и превращался в нечто смутное и почти забывшееся к тому моменту, когда Джорон просыпался и выскальзывал из гамака, чтобы нести очередную вахту. У него оставалось лишь неприятное ощущение, что он упустил нечто важное, но он не понимал, что именно.