Анна Дэй - Фандом

Автобус сворачивает с широкого бульвара и въезжает на рыночную площадь. Это, видимо, остатки старинной части города, куда пока не добрались сияющие здания из стекла и стали. Вокруг лишь каменные фасады домов, построенных ещё дефами. На одной из стен прибит знак с изображением обезьяны. На этот раз без красной черты. Вероятно, мы въехали в «смешанную зону», куда допускаются дефы. Какая мерзость! Я чувствую себя чёртиком, готовым выпрыгнуть из табакерки.

– Нелегко быть в этом мире обезьяной… – вздыхает Нейт.

Может, рассказать ему о дубликатах гемов, которые я видела прошлой ночью? Пожалуй, не стоит. Я дала Эшу слово, да и Нейт слишком мал для таких страшных тайн.

– Ты прав, нелегко, – отвечаю я.

Мы выходим из автобуса и вливаемся в толпу. Дефы торопливо шныряют между каменными колоннами, продавая и покупая товары для своих хозяев-гемов. Вкусно пахнет копчёным мясом и специями, разноцветные флажки вьются на ветру. Гемы отчётливо различимы в толпе. Высокие, стройные, самоуверенные. В основном это военные, они держат на виду оружие, но иногда встречаются и гражданские. Они фланируют, высоко задрав подбородки и с отвращением поглядывая на дефов, словно дышать с нами одним воздухом для гемов для них оскорбление. Крепко сцепив пальцы, я словно выжимаю из своего тела ярость.

– Ты поможешь мне с хлебом, – заплетая волосы в косу, говорит Саскья.

В небольшой булочной деревянные лотки заполнены самыми разными батонами, буханками и булками. Аромат свежей выпечки напоминает мне о каникулах в Бретани, куда нас летом возили родители. Папа не пропускал ни одной булочной, смешно выговаривая названия французских батонов и круассанов, а в бороде у него вечно застревали крошки.

Натянув белые перчатки, которые подаёт нам с Нейтом Саскья, я раскладываю на прилавке свежую выпечку с хрупкой корочкой. Нейт с улыбкой смотрит на французский багет – наверное, тоже вспомнил папу.

Заворачивая хлеб в вощёную бумагу, я вдруг замечаю Эша с тележкой яблок. При виде меня он удивлённо поднимает брови, а потом подходит и протягивает мне красное яблоко. Руки Эша тоже в белых перчатках, двигается он легко и свободно.

– Иди гуляй, Бельчонок, – отгоняет его Саскья.

– Я только скажу Виоле пару слов. Я быстро.

– Пять минут, – строго предупреждает Саскья и возвращается к кассе.

Неподалёку расхаживает охранник, и устраивать сцену никому не хочется.

Эш молча помогает мне завернуть следующий батон.

– Я думала, ты уехал в город, – говорю я.

– Хотел проверить, как ты… после вчерашнего. – Эш говорит тихо, почти шепчет, чтобы не услышали Нейт и Саскья. – Подумал, не надо было тебе ничего показывать.

– Я сама хотела узнать правду, – шепчу я в ответ.

Мы протягиваем руки к одной и той же буханке хлеба, и наши руки сталкиваются в воздухе. Эш с улыбкой смотрит на меня.

– Эй, деф! Где твои перчатки? – вдруг раздаётся грозный окрик.

Охранник появляется на пороге нашей булочной. Сердце у меня подпрыгивает до самого горла, я лихорадочно оглядываю наши руки. Мы с Эшем в перчатках, значит, кричат на Саскью или на… Нейта.

Обернувшись, я вижу присыпанные мукой голые руки Нейта.

Осознав, что обращаются к нему, брат пытается объяснить:

– Мне… у меня… рукам стало жарко.

– Рукам стало жарко? – переспрашивает охранник, прищурив изумрудно-зелёные глаза.

Нейт застывает, как кролик перед удавом. Глаза не моргают, грудь не колышется, пальцы вцепились в прилавок. Я хочу подбежать к нему, обнять и защитить, но Эш шепчет:

– Даже и не думай!

И я остаюсь на месте, чтобы не наделать лишних бед.

Охранник покрепче сжимает ружьё и спрашивает Нейта:

– Ты трогал своими грязными руками хлеб гемов?

Нейт пытается помотать головой, но двигаются у него лишь глаза.

Охранник угрожающе хмурится, его лицо, как от судороги, в мгновение превращается в зловещую маску.

– Язык проглотил вместе с перчатками?

Вперёд выступает Саскья, подобострастно склонив голову и подняв руки, будто сдаваясь на милость победителя.

– Простите нас, господин капитан. Я прослежу, чтобы нерадивого дефа наказали. Сама отхожу его палкой по бокам.

Она никогда и ни с кем так не разговаривала. Похоже, Саскья пытается спасти Нейта от куда худшего наказания, чем несколько ударов палкой. От страха у меня на лбу выступила испарина, а колени мелко подрагивают.

Охранник лишь отмахивается от Саскьи:

– Заткнись, ты! Не то сама без рук останешься.

– Нет! – вырывается у меня вопль ужаса.

– Это ещё кто тут? – поворачивается ко мне охранник.

Я открываю рот, но Эш отвечает гораздо быстрее:

– Я.

– Тоненький у тебя голосок, деф! – смеётся охранник. – Вам всем не помешает полюбоваться на отсечение рук. Совсем страх потеряли!

Он вытаскивает Нейта из-за прилавка.

Весь ужас происходящего обрушивается на меня горячей каменной глыбой.

– Нет! – снова в ярости кричу я и бросаюсь вперёд.

Но Эш и Саскья хватают меня за плечи. Я вырываюсь, но они гораздо сильнее меня и без труда прижимают к прилавку. Подошедшие охранники смеются и показывают на меня пальцем.

– Ему отрубят руки! – кричу я, пытаясь осознать страшный смысл этих слов. Перед глазами всплывает образ одного из дубликатов – полуживого и полумёртвого одновременно. Только не Нейт! Они не могут так поступить с Нейтом!

Эш зажимает мне ладонью рот и шипит в ухо:

– Виола! Если ты не успокоишься, его убьют!

Но меня не остановить. Добраться бы до Нейта! Пусть возьмут меня вместо него!

Охранники вытаскивают Нейта на площадь. Собирается толпа, но мне кажется, что даже сквозь спины я вижу гладкую кожу полудетских пальцев брата. Его белые ладошки, сеточку вен под кожей тонких запястий. К горлу подкатывает тошнота, я судорожно кашляю.

Нейта ставят на колени и заматывают ему руки до локтей пластиковыми жгутами. Этого не может быть! Я словно взлетаю к небу, оставив тело биться в руках Эша и Саскьи. С высоты я вижу низко склонённую светловолосую голову Нейта, из глаз у него капают слёзы прямо в площадную пыль. В памяти всплывают картинки из нашего детства: вот мы с Нейтом весело хлопаем в ладоши – ему не больше года, а вот его первый урок музыки – Нейт учится играть на пианино, едва нажимает на клавиши тонкими пальчиками. По моим щекам ручьём текут слёзы, солёная вода попадает на язык.

Толпа замирает, когда охранник поднимает над головой огромный, изогнутый полумесяцем нож, сверкающий в лучах полуденного солнца.

– Охрана!

Сквозь толпу прорывается прекрасная девушка-гем, разъярённая до крайности. За ней по пятам следует не менее красивый молодой человек, тоже гем. Я узнаю их даже сквозь пелену слёз и ужаса – это Элис и Уиллоу.