Джо Аберкромби - Холодное железо: Лучше подавать холодным. Герои. Красная страна

Купцы со льстивыми увещеваниями набрасывали образцы тканей на нетрезво пошатывающихся офицеров. Погромыхивали по наковальням оружейники, а жуликоватые торговцы показывали прочность, остроту и красоту изделий, быстро и незаметно подменяя их подделками, едва деньги переходили из рук в руки. Вытаращив в показной воинственности глаза, перед тусклым фонарем сидел усатый майор с двойным подбородком, с него спешно писал портрет расторопно-угодливый художник. Наигранный смех и бессмысленная трескотня звоном отдавались у Горста в голове. Вокруг все исключительно лучшее, самое добротное, знаменитое и «сделанное под заказ».

— Кому самозатачивающие ножны! — орали зазывалы. — Затачивают сами!

— Меняем любую монету по выгодной цене! Офицерам скидки!

— А вот сулджукские девушки! Лучшие утехи, какие только бывают!

— Цветы, цветы! — не то пел, не то рыдал кто-то. — Вашим женам, возлюбленным, дочерям, шлюхам!

— Для службы, для дружбы! — визжала женщина, подкидывая ошалелого от ужаса щенка. — Для дружбы, для службы!

Шныряли по толпе до срока повзрослевшие дети, наперебой предлагая почистить обувь, погадать, побрить, подшить, наточить, подстричь ногти или выкопать могилу. Предлагалось все и вся, что только можно купить, продать или выменять. Вот девочка неопределенного возраста, то ли сулджучка, то ли гурка, то ли стирийка, то ли какая-то их помесь, пошла выплясывать вокруг Горста, извиваясь, как змея, ножонки мелькали в запекшейся грязи.

— Брать хоти? — ворковала она, указывая на палку с образцами тесемок и лент.

У Горста к горлу внезапно подкатил комок; печально улыбнувшись, он покачал головой. Девчушка плюнула ему под ноги и была такова. Пара пожилых дам стояла у входа в протекающую палатку, раздавая за так листовки, восхваляющие добродетели трезвости и воздержания — по большей части неграмотной солдатне, которая ими если не подтерлась, то раскидала на полмили в округе, где ценным урокам внимали единственно дождь и слякоть, постепенно их стирая.

Еще несколько шагов, и Горст ступил на тракт, оказавшись в одиночестве. Вокруг толкается плечами армейская братия, с руганью прет по своим ничтожным делам, выторговывая все, что можно выторговать. Горст поднял голову и открыл рот, чувствуя, как щекочут язык дождинки. Зачем поднял? Возможно, в поисках направления и наставления, да вот беда, звезды затянуты тучами. «Они освещают счастливый путь людям получше — например, Гароду дан Броку и иже с ним». Его пихали, толкали плечами и локтями. «Прошу вас, кто-нибудь, помогите. Но кто?»

Когда Зобатый сполз с лежанки, холодной и сырой, как могила утопленника, отсвет зари выглядел грязноватым мазком на черном небосклоне. Зобатый нащупал меч на поясе, с кряканьем, под хруст костей потянулся, по заведенному утреннему распорядку вслушиваясь, что и как болит. Ноющая челюсть — вина Черствого и его парней, ноющие ноги — спасибо длительной пробежке по полям и вверх по холму и ночи на ветру. Ну, а что голова раскалывается, так в этом винить приходится себя. Принял давеча одну-другую, а то и поболе, кружку браги, смягчить боль скорби по павшим, а заодно за удачу живых.

Дюжина почти в полном составе собралась у кучи сырого хвороста, которая в более удачный день уже давно бы разгорелась. Над хворостом склонялся Дрофд, негромко поругиваясь в безуспешной попытке разжечь костер. Что ж, значит, завтрак будет холодным.

— Вот как оно, без крыши-то, — прошептал Зобатый, ковыляя к костру.

— Всем на заметку: хлеб нарезаю тонкими ломтиками.

Жужело, зажав между коленями слегка выдвинутый из ножен Отец Мечей, с нелепым тщанием, как ваятель резцом, стругал о лезвие каравай.

— Ломтиками? — отвлеклась от созерцания непроглядной долины Чудесница. — А на кой оно, такое чистоплюйство?

Йон сердито плюнул через плечо.

— Режь уже как хочешь, только быстрей, а? Жрать охота.

Жужело не обратил на них никакого внимания.

— И вот теперь, когда я отрезал два, — он взял ломоть, положив на него бледный пласт сыра, — я помещаю между ними сыр и — р-раз!

Он хлопнул сверху второй ломоть, как будто хотел пристукнуть муху.

— Что мы имеем?

— Хлеб с сыром, — подытожил Йон, взвешивая в одной руке полкаравая, а в другой сырную голову. — То же, что и у меня.

От головы он отхватил зубами кус и, жуя, кинул ее Скорри.

Жужело вздохнул.

— У вас у всех что, совсем нет чувства прекрасного? — Он поднял свой шедевр на свет, которого почитай что еще и не было. — Если называть вещи так грубо, то самой тонкой работы топорик будет не более чем деревяха с железякой, а живой человек куском мяса с волосами.

— Ну а что это, по-твоему? — спросил Дрофд со слезящимися от дыма глазами, откидывая осточертевший кусок кремня.

— О, это доподлинно новая вещь. Сращение скромных частей хлеба и сыра в более великое единое целое. Я бы назвал его… сырня-ловильня, — Жужело изящно надкусил свое творение с самого краешка. — О да, друзья мои. Вкус как у… прогресса. То же самое удается и с ветчиной. Да и вообще с чем угодно.

— А с говняшкой не пробовал? — участливо спросила Чудесница.

У Дрофда от смешка выскочила сопля, но Жужело не заметил.

— То же самое и о войне. Она заставляет людей измышлять новые вещи из тех, что у них есть. Думать по-новому, изыскивать новые пути и способы. Нет войны — нет прогресса. Война, она подобна плугу, благодаря которому почва сохраняет богатство; огню, расчищающему поля; она подобна…

— Дерьму, на котором растут цветочки, — в такт сказала Чудесница.

— Именно!

Жужело поощрительно ткнул в нее этим своим детищем, отчего сыр выпал в неразожженный костер. Чудесница покатилась со смеху. Йон фыркнул так, что из носа у него вылетел хлеб. Скорри прекратил напевать и поперхнулся. Вместе со всеми рассмеялся и Зобатый. Получилось хорошо; на душе потеплело. Давненько они так не веселились. Жужело хмуро посмотрел на два ломтя.

— Эх вы. Да я специально держал непрочно.

Он разом запихнул их в рот и полез в сырой хворост за сыром.

— Как там Союз, не зашевелился еще? — осведомился Зобатый.

— Да что-то не видать, — Йон, прищурясь, глянул на пятна света у восточного горизонта. — Хотя рассвет уже на марше. Так что скоро должны показаться.

— Давайте-ка будить Брека, — сказал Зобатый. — А то ворчать будет весь день, что пропустил завтрак.

— Есть, вождь, — и Дрофд затрусил туда, где все еще спал горец.

Зобатый указал на Отца Мечей.

— Ну что, осталось теперь окропить красным?

— А крошек не жалко? — спросила Чудесница.